Социальная исключенность: навязчивый дискурс vs реальная проблема

В «Галерее Ў» 20 июля была дискуссия о социальной исключённости (тема дискуссии была сформулирована как «Исключенность vs исключительность» – Прим.ред.).

Ну, не то что бы дискуссия, восемь выступающих что-то рассказали по мотивам этого явления. Каждому было дано 5 минут. Я тоже что-то рассказал. Но с некоторых пор я перестал выступать резко и категорично, стал стараться никого не задевать, сдерживать себя, поэтому плохо доношу свои тезисы. Попробую сейчас повторить своё выступление, расставляя акценты и резче формулируя тезисы. Ну, и выскажу несколько замечаний о том, что говорили другие участники.

Социальная исключённость – есть такой термин в современном дискурсе. Что он означает, и что из него следует?

Начал я с того, что повторил известную формулу «Мир повторяет структуру языка» (Это упрощение, обобщение и категоризация нескольких философских концепций, чтобы не вдаваться в подробности.) Что в мире соответствует словам «социальная исключённость»?

Попробую проиллюстрировать это на другом примере, близком, но всё же о другом.

До 19-го века во всех европейских языках было слово «калека», ну или его аналог. Это слово применялось к людям с физическими увечьями и недостатками, как врождёнными, так и приобретёнными. Но кроме этого, слово несло в себе негативный смысл, оно означало не только физическое увечье, но и отношение к человеку с этим увечьем, его беспомощность, неполноценность, а ещё беззащитность и уязвимость. Калек не любили, боялись, их обижали, иногда довольно жестоко. Такое отношение к калекам плохо совмещалось с гуманистической моралью.

Постепенно в европейских языках слово «калека» стало вытесняться словом «инвалид». Наверное, это слово латинского происхождение и довольно древнее, но нас может интересовать именно замена словом «инвалид» слова «калека». Эта замена берёт своё начало с наполеоновских времён, когда возникало особое отношение к ветеранам революционных войн, которые становились непригодными к воинской службе. «Ин-валид» – не валидный, немощный, не годный к несению службы, но заслуживающий уважения и поддержки. Все калеки не валидны, не годны к тому или иному виду деятельности из-за травм и увечий. Но инвалидами могут быть не только калеки, но и просто уставшие, потерявшие силу старики. Инвалид – более широкое понятие, чем калека. Но на калек стало распространяться такое же отношение, которое было сформировано к ветеранам наполеоновских войн – инвалидам. Не вдаваясь в подробности и детали – инвалидов-калек перестали обижать, или обижать инвалидов стало считаться предосудительным делом. И это хорошо.

Но всё же, в слове «инвалид» не искоренён негатив, всё же – «не годен»! Гуманный ХХ век не мог этим удовлетвориться, политкорректность требовала иного термина, иной категории. Постепенно в политкорректном дискурсе бывших инвалидов стали называть «лицами с ограниченными возможностями». Негоден – это не годен, а к чему не годен, каждый сам додумывает, и военная служба и повинность в этом додумывании далеко не на первом месте. Не годный к военной службе может быть годен ко многому другому, к чему-то годен, к чему-то негоден. Поэтому «ограниченные возможности» поначалу казались вполне допустимым термином. Конечно, к «лицам к ограниченными возможностями» можно относить не только калек, и не только тех, кто не годен к какой-то деятельности. Физические возможности детей, стариков и женщин могут казаться более ограниченными, чем у юных и взрослых мужчин, значит ли это, что все они «лица с ограниченными возможностями»? А почему нет? Мы же уступаем место в трамвае детям, женщинам и лицам пожилого возраста! Возможности ограничены и у тех, кому не хватает образования, ума, денег, времени и много другого. Понятие «лица с ограниченными возможностями» расширяет множество тех, кто может считать себя таковыми лицами, и включает в себя не только калек и инвалидов, но и всех, кто чувствует ограниченность своих возможностей. Но с развитием гуманизма и этот термин стал представляться обидным и неполиткорректным.

Было предложено заменить термины «инвалиды» и «лица с ограниченными возможностями» другим, в высшей степени политкорректным термином – «лица со специфическими потребностями». Ну, а под такую категорию попадают практически все. Алкоголики имеют одни специфические потребности, наркоманы – другие, футбольные фанаты – третьи, библиофилы – четвёртые, и так до полной исчерпанности потребностей. Практически каждый человек имеет специфические потребности, отличающиеся от потребностей других.

Насколько оправдано такое расширение понятий в угоду политкорректности?

Давайте откатаем всё назад.

Лицами со специфическими потребностями сейчас называют тех, кто раньше был лицами с ограниченными возможностями, а ещё раньше инвалидами, и уж совсем в до-гуманистическую эпоху – калеками. Если мы все «лица со специфическими потребностями», и все в этом равны и одинаковы, то мы все инвалиды, ну, а если быть до конца последовательными – мы все калеки!

Калеки на всю голову.

С нами рядом находятся люди без ног, с дисфункциями зрения или слуха, а мы будем носиться со своими «специфическими потребностями»?

Конечно, это сильное упрощение, почти эпатажная гиперболизация понятий. Но это стоит помнить.

Вернёмся к исходному явлению и понятию – «социальная исключённость». А что же это такое?

В анонсе к своему участию в дискуссию я написал: «Чувства, эмоции, душевные состояния сродни природным явлениям (или болезням), человечество их открывает. Пока какое-то чувство или эмоция не открыли (как открывают природное явление или закон), о нём не знают, и не испытывают этого чувства. А когда чувство обнаружили, открыли у некоторых людей, описали и объяснили, то и многие другие люди обнаруживают это чувство у себя. Социальная исключённость – открытие второй половины ХХ века. Сейчас многие и многие люди испытывают это чувство. Даже звёзды и общественные лидеры, когда проходит пик популярности, чувствуют себя забытыми и заброшенными.

Я сам тоже испытывал это чувство в разных жизненных ситуациях. Когда я короткое время был ведущим телепередачи с миллионной аудиторией, меня стали узнавать на улицах, ко мне иначе стали относиться малознакомые люди. Потом это закончилось. Хорошо, что я не привык к этому. Это чувство проявляется, когда люди теряют работу не по своей воле. Я несколько раз в жизни подолгу был без работы. Поэтому чувство покинутости, одиночества может посетить практически каждого. Сейчас, в современном дискурсе, это может описываться и пониматься как социальная исключённость.»

На дискуссии мне показалось уместным вспомнить недавний рассказ Адама Глобуса, который сидел где-то рядом, как участник этой же дискуссии, про Рыгора Барадулина.

«Рыгор Барадулін любіў прэміі. Шмат намаганняў ён прыкладаў для іх атрымання. Атрымліваў. Розныя – дробныя і дзяржаўныя. Лічыў, што варты атрымаць Нобеля за літаратуру. Не ён адзін так лічыў. Яго вылучалі. Яму дапамагалі. Ён верыў у свой кар’ерны поспех… А тут неспадзяванка: на Нобеля вылучылі праваадстойвальніка Шурыка Бяляцкага. Яго намінавалі за палітычна-праваабарончую дзейнасць, і ўсё ж… Канкурэнт, бо з Беларусі. Барадулін перастаў з Бяляцкім вітацца. З Бяляцкім шмат хто перастаў вітацца па розных прычынах, але Барадулін не вітаўся з-за Нобелеўскай прэміі, якую не атрымаў ні ён, ні Бяляцкі. Шкада, што ім не дасталася тая прэмія… Мне шкада.».

Вот чем не история про «социальную исключённость»? Поэт оказался вне социальной страты (Питирим Сорокин согласился бы, что есть такая страта) «нобелевские лауреаты».

Каждый человек сможет найти в себе чувство покинутости, исключённости из какой-нибудь социальной группы или страты. Кого-то не берут в космонавты, а кто-то не смог поступить в вуз на бюджет. Кто-то не может попасть в аптеку из-за отсутствия пандуса, а кто-то в казино по той же причине. Чувства, охватывающие людей в таких ситуациях, схожи, или почти одинаковы. Но явления совсем разные.

И если мы будем путать чувства и явления, мы ни с чем не сможем разобраться. Если «социальная исключённость» относится ко всем, кто испытывает чувство покинутости, отсутствие внимания к себе, то это ложное понятие.

В том же анонсе, который я цитировал, я писал: «Но одно дело – временные состояния, ощущения одиночества и покинутости. Другое дело устойчивое положение, которое невозможно исправить только волевым усилием, «позитивным мышлением», без движения навстречу со стороны других людей и общества. Социальные, коммунальные, человеческие отношения всегда строятся на основе взаимности, навстречности. Один не может выстроить и создать отношения двоих и многих. Это дело двоих, троих, многих людей.

Это дело требует и усилий, и умения. Но ещё нужно желание. А с этим трудно. Современный человек не имеет однозначного ответа на вопрос: «Зачем мы нужны друг другу?»

А, правда, зачем?

В представлениях многих современников социальное и коммунальное, или общественное и человеческое, часто перепутаны. Социальная структура в ХХ веке сильно изменилась. И социальные изменения происходят очень быстро, социальные науки, научный и обыденный язык просто не успевают за скоростью этих изменений, большинство людей, даже учёных и профессионалов, используют для описания общества и своего общественного положения устаревшие понятия и категории, выученные в школе, сформировавшиеся для описания социума ХIХ века. В наше время многие социальные отношения редуцированы до коммунальных, межличностных человеческих отношений. В этом есть как положительная, так и отрицательная сторона. Положительная сторона в том, что социальные отношения стали более человечными, но человеческими отношениями не сгладить социальные противоречия, не решить социальные конфликты. Социальная исключённость существует как явление. И это явление достаточно новое в исторических масштабах, оно во многом противоположно явлениям эксплуатации, дискриминации, шовинизму и другим явлениям, отравлявшим социальную жизнь прошлого.

С древних времён существовала изоляция и исключённость евреев во многих обществах. Конфессиональные группы подвергались социальной исключённости. Но социальные мыслители никогда не путали такие явления с остракизмом, мобингом и другими явлениями, направленными на личность. Личностные и социальные отношения – параллельные явления, хотя, как параллельные пространства отображаются одно в одном. Бытовой антисемитизм – это одно, но запрет принимать евреев на ту или иную работу – совсем другое. Ариец может быть в дружеских отношениях с соседом евреем, но не примет его на работу в своё учреждение. И даже если их дети поженятся, это не устранит социальной исключённости.

В Беларуси существует несколько сфер социальной жизни и деятельности, где социальная исключенность встречается, а порой возведена в норму. Например, в отношении к оппозиции по умолчанию действуют запрет на профессию, и специфические нормы взаимодействия с официальными структурами. Давно существует запрет на профессию по идеологическим критериям, для всех замеченных в оппозиционной деятельности, или даже в проявляемой публично нелояльности. Изоляция беларускамоўных сограждан – самое яркое и постыдное явление.

Мне могут возразить, что у нас «кто как хотит, тот так и говорит», поэтому никакой исключённости беларускамоўных нет, ведь есть (или были) даже беларускоязычные министры. Но это будет ложью. Да, был министр культуры, отправленный куда-то послом. Но ведь от того, что в Третьем Рейхе были случаи, когда евреи оставались на высоких постах, никто не станет отрицать нацистского антисемитизма! Это возражение возникает из путаницы социальных, коммунальных и личностных отношений.

Для многих людей такая запутанность отношений может быть удобной. Кого-то не взяли на работу, а он себе и другим объясняет это не своими способностями и компетенциями, а тем, что его не взяли потому что еврей, негр, гей, или инвалид. Это очень удобно. Поэтому кому-то всегда может быть выгодна путаница понятий и категорий. Причем, выгодна не только обиженным и дискриминированным, но и политически или идеологически индокринированным политикам, научным и общественным деятелям.

Сегодня многие социальные группы индокринированы весьма специфическим дискурсом, который навязывает им самоощущение и чувство социальной изоляции и исключённости.

Весьма характерным было выступление одной из участниц состоявшейся «как бы дискуссии», которая рассказала про работу со студентами и другими аудиториями по социальным проблемам. Кратко и слегка утрированно этот рассказ сводится к тому, что вначале работы они – люди как люди, ощущают и чувствуют себя по-разному, кто-то хорошо, кто-то не очень. Но после нескольких тактов обсуждения в группах под руководством наставников, тренеров и модераторов, все начинают чувствовать дискриминацию в отношении к себе со стороны тех или иных общественных сил и институтов.

Точно так же, как некомпетентная и безответственная психиатрия занимается инвалидизацией людей, обращающихся к ней за помощью, точно так же определённые разновидности общественного дискурса навязывают людям чувство дискриминации, подавления и социальной исключённости.

Этот дискурс становится всё более навязчивым. Он уже доминирует во многих социальных и гуманитарных науках и областях знания, он распространён в университетских и академических кругах, под пропаганду такого дискурса легче всего получить гранты в НГО, им злоупотребляют популистские политики. Если в академических кругах, в университетах и НГО это, как правило, левый дискурс, то в политике этим дискурсом начинают злоупотреблять правые популисты.

Впрочем, каждый из восьми выступающих на дискуссии (я сам в этом смысле не был исключением) говорил о своём. На критику и рефлексию дискурса, или того общего, что было во всех восьми выступлениях никто не вышел (я попробовал, но не стал форсировать). А на различия в выступлениях никто внимания тоже не обращал. Это ведь такой паноптикум, а не дискуссия.

Но многие отметили, что в нашем обществе мало говорят о таких явлениях. Мало мест для дискуссий, инфантильные (по выражению одного из участников) СМИ, нет взрослых серьёзных газет, телеканалов и т.д.

Да, о важных темах надо говорить, и говорить много. Но, господа, коллеги, слушатели и читатели! Важно не только, сколько и как часто говорить, но и как говорить!

Мы можем говорить всерьёз? Без политкорректности, идеологической ангажированности и пропагандистской трескотни?

Может будем пробовать? И учиться.

Текст опубликован в ФБ Владимира Мацкевича, 21.07.2018

В галерее Ў 20 июля была дискуссия о социальной исключённости. Ну, не то, чтобы дискуссия, восемь выступающих что-то…

Gepostet von Мацкевич Владимир am Samstag, 21. Juli 2018