Раздельное развитие сельской и городской социологии в США — прискорбная историческая случайность. В какой-то мере оно было обусловлено сравнительно хорошим финансированием сельскохозяйственных опытных станций и отсутствием в нашем правительстве специального департамента, ведающего городами и городской жизнью, приблизительно сопоставимого по своим функциям с Департаментом сельского хозяйства, ведающим жизнью сельской. Городские исследования Национальной комиссии по ресурсам ознаменовали первое публичное признание этого факта. Административное размежевание между сельскими и городскими социологическими исследованиями привело к тому, что на сегодняшний день систематический анализ сходств и различий между сельским и городским у нас отсутствует.
Точное сопоставление сельских проблем и образа жизни с городскими наталкивается на множество проблем, и в первую очередь — в Соединенных Штатах и странах Западного мира, где слияние двух этих миров становится непреложным фактом. Урбанизм больше не синонимичен индустриализму, а рурализм перестал отождествляться с немеханизированным трудом. Поскольку социальный контакт уже не находится в такой тесной зависимости от личных отношений, как раньше, размер сообщества и его местоположение слабее влияют на образ жизни. В свете стандартизации образа жизни сельский уклад, каким мы его знали, выглядит в наших глазах во многих отношениях архаичным; мы все более склонны воспринимать его как пережиток прежней эпохи.В связи с недавними глубокими изменениями в технологии жизни, особенно в США, а в определенной степени и во всем мире, наши прежние представления о сходствах и различиях между селом и городом устарели. Город вышел за свои пределы, просочившись в сельскую местность. Городской образ жизни в некоторых отношениях принял сельские формы, особенно в пригородах. Вместе с тем промышленность, которая ранее была характерна именно для городов, ушла в сельскую местность. Транспорт облегчил доступ в город сельским жителям. Радио, а затем и телевидение предвещают нам настоящую революцию. Настало время пересмотреть смысл понятий «городское» и «сельское».
В статье «Урбанизм как образ жизни» я попытался описать город как особую форму человеческой ассоциации. Очевидным образом предполагалось, что на противоположном городу полюсе находится сельская местность. В тот раз я показал, что «для социологических целей город можно определить как относительно крупное, плотное и постоянное поселение социально гетерогенных индивидов», и попытался разработать серию взаимосвязанных положений, которые, как я полагал, можно вычленить из существующего знания о городе, опираясь на постулаты, которые выводятся из этого минимального определения города как социального факта.
Все наши открытия относительно города, сделанные таким образом, явно следует проверить на соответствие с тем, что мы знаем или могли бы узнать о человеческих поселениях, которые не являются городами, то есть соотнести с сельской местностью. Только проведя такое сравнение, мы сможем утверждать, что отобрали именно те аспекты городской жизни, которые делают город особой формой человеческой ассоциации. Но точно так же, как города отличаются друг от друга, различаются между собой и сельские поселения. По каждому из предложенных мной критериев городской жизни — численности населения, его плотности, постоянству и гетерогенности, — города представляют широкий диапазон, плавно переходя в негородские поселения. То же относится и к сельским поселениям, будь то поселки, деревни или районы широко разбросанных фермерских хозяйств. Сваливая в одну кучу чрезвычайно многообразные города и, соответственно, объединяя между собой сельские поселения, мы скорее скрываем, чем раскрываем отличительные особенности тех и других.
Введение идеальнотипических полярных понятий, предложенных мной и многими другими до меня, не доказывает, что город и сельская местность фундаментально и неизбежно различаются. Оно не оправдывает частой ошибки, которую мы совершаем, когда принимаем гипотетические черты, приписываемые городскому или сельскому образу жизни, за установленные факты. Скорее это противопоставление подсказывает нам некоторые гипотезы, подлежащие проверке в свете эмпирических данных, которые нам предстоит скрупулезно собрать. К сожалению, прежде эти данные не накапливались таким образом, который позволил бы нам подтвердить или опровергнуть любую из основных гипотез, выдвинутых на сегодняшний день.
Мне бы не хотелось, чтобы это замечание было неверно истолковано как приговор тому огромному корпусу фактических материалов о городах и о сельских сообществах (как мы понимаем те и другие), который был накоплен к настоящему времени. Моя критика направлена скорее против тех механических и относительно наивных способов, которыми мы идентифицируем город и сельскую местность. Здесь, как и во многих других областях, исследователи социальной жизни чрезмерно полагались на данные, собранные другими; поскольку в нашем случае источником данных являются в такой большой степени различные правительственные переписи населения, которые в целях классификации неизбежно прибегают к произвольным определениям, основанным преимущественно на количественных критериях, мы попали в ловушку, начав рассматривать эти произвольные определения как подлинные сущности, соответствующие какой-то социальной реальности.
Еще прискорбнее, что, взяв за основание эту произвольную дихотомию (следует заметить, что в техническом плане это все-таки трихотомия: городское, сельское нефермерское и сельское фермерское), мы выстраивали на этом же основании собственные данные и тем самым усугубили ошибку. Можно в скобках добавить, что те достоверные сведения, которые нам доступны, не соответствуют даже этой классификации. Тщетно стали бы мы искать в учебниках по городской и сельской социологии скрупулезное, детальное и достоверное сравнение города и сельской местности на основании размера семьи, уровня смертности, семейного положения, уровня образования, этнического и расового происхождения, рода занятий, благосостояния, дохода, жилищных условий, религии, политики, досуга, стратификации, мобильности, контактов, членства и участия в ассоциациях, потребления, сбережений, заболеваемости, физических дефектов, психических расстройств, правонарушений и преступности, семейной организации, брачных практик, сексуальной жизни, воспитания детей и многих других фактов, в отношении которых непрерывные временные ряды были бы, видимо, незаменимы. Однако эту недоработку при надлежащем терпении и усердии можно преодолеть в течение нескольких лет.
Создание таких рядов для Соединенных Штатов и остального мира, хотя в высшей степени желательно, не избавит нас от основополагающей проблемы, на которую я указал раньше. Бесполезно собирать обширный корпус надежной, непрерывной информации, если этот труд окажется в огромной степени растрачен попусту, обслуживая ту систему классификации, какой мы пользовались до сих пор. Анализ любой проблемы, в отношении которой сельские и городские поселения показали значительные различия — будь то жизнеспособность, уровень преступности, семейный бюджет, политические предпочтения и участие в политической жизни или любой другой из множества аспектов человеческого поведения, — не принесет никаких плодов, если рассматривать каждый фактор по отдельности. Выборочно рассмотрев множество исследований (включая мои собственные), посвященных предполагаемым различиям между сельскими жителями и горожанами, я выяснил, что если учесть каждый из этих функциональных факторов, то практически все поведенческие различия между сельским и городским жителем можно объяснить, не прибегая к мнимому природному несходству города и села.
Если опыт других исследователей подтвердит мои выводы, нам, вероятно, потребуется новый подход. Наша цель — не столько в том, чтобы выяснить, чем поселение с 2500 жителями отличается от поселения с 2499 жителями или даже чем один тип человеческого поселения как такового отличается от другого, сколько в том, чтобы понять, как определенный способ человеческой ассоциации, возможно, тесно связанный с типом поселения, обусловливает поведение и проблемы людей. Отталкиваясь в своем анализе от этого общего вопроса, мы должны далее задаться вопросами о том, как численность, плотность и гетерогенность населения влияют на отношения между людьми. Для достижения этой цели нам, возможно, придется пренебречь категориями городского и сельского, как их определяет статистика, и взамен работать с градациями непрерывного диапазона.
Большая численность населения предполагает индивидуальную изменчивость, относительное отсутствие близкого личного знакомства, сегментацию человеческих связей и их анонимный, поверхностный, безличный, мимолетный и утилитарный характер. Высокая плотность, по всей вероятности, влечет за собой и усиливает диверсификацию и специализацию, а при большой численности гетерогенного населения создает уникальные условия, при которых тесный физический контакт сочетается с огромными социальными дистанциями, разительными контрастами в образе жизни и статусе, сложными моделями сегрегации и господством формального контроля. Если наш взгляд на человеческую природу в разных социальных условиях верен, то в городском поселении особенно остро должны проявляться и другие феномены, связанные с вышеперечисленными: повышенная физическая и социальная мобильность, нестабильность жизни, гибкость социальных структур и институтов и неравномерное участие индивидов во множестве конфликтующих, конкурирующих и взаимно пересекающихся группах с высокой сменяемостью личного состава, посредством которых индивиды выражают свои интересы и удовлетворяют некоторые из основных жизненных потребностей.
Именно к таким и подобным именно социальным характеристикам должны обратиться исследователи городской и сельской жизни, если они хотят понять, как в реальности тип поселения связан с образом жизни и состоянием духа. Важно заметить, что как городской, так и сельский образ жизни не обязательно ограничивается городским или сельским поселением соответственно по названным выше причинам. Один и тот же человек с апреля по сентябрь может быть рабочим на ферме, а с октября по март — городским безработным. Крупные сельскохозяйственные организации могут быть не менее безличными, чем большие профсоюзы или организации производителей. Я видел леса телевизионных антенн в сельских районах Пенсильвании и замечал отсутствие таких антенн в крупных трущобных кварталах Чикаго. Можно ли сказать, что чернокожий арендатор или издольщик в Миссисипи связан с владельцем фермы теснее, чем аналогичный наемный работник сталелитейной компании в Питтсбурге — с управляющим завода?
Вместо того чтобы принимать гипотетические типы сельского и городского как данность, мы могли бы обратиться к закономерностям, которые мы действительно обнаруживаем в определенных условиях жизни так называемых городских и сельских сообществ.