Предлагаем вашему вниманию фрагмент статьи «ФАЛЬШИВЫЕ НОВОСТИ: БОСТОНСКИЕ ТЕЗИСЫ», опубликованной ресурсом Postjournalist.org.
Любите ли вы новости, как люблю их я? Свежими, не очень, сырыми, приготовленными и переперченными – я люблю любые, даже фальшивые. Это не только моя личная слабость, это еще и предмет профессионального и даже научного интереса. Оказавшись волею судеб в центре новостного урагана под названием «выборы президента США», я (как и другие потребители американских новостей) стал целевой аудиторией свеже-обнаруженного феномена fake news.
Стоп. Что скрывается за этим восемью буквами, на самом деле?
Как и любое меметическое определение термин fake news используется не для того, чтобы прояснить, сделать кристально понятным некое социальное явление. Ровно наоборот – разные участники дискуссии используют его прежде всего для широкого описания тех элементов медиа-пространства, которые им категорически не нравятся и которые вредят их политическим, социальным или медийным целям. В начавшейся еще во время выборов «войне» Дональда Трампа с ведущими СМИ Америки понятие fake news летает от одного фронта к другому. Частотность упоминания – особенно в январе-феврале – зашкаливала, соревнуясь с двумя главными развлечениями США, Супербоулом и Оскаром.
ВЕРСИЯ НАУКИ.
Хотя для большинства массовых читателей и зрителей мем fake news – это относительно новый феномен (Google Trends показывает, что вспышка поискового интереса к понятию пришлась на ноябрь 2016 года), для ученых эта проблема далеко не нова. Мало того, существует вполне разработанная группа теорий в самых разных областях знания, которые не только объясняют природу нашего интереса к недостоверной, но «попадающей» в наши ожидания, информации, или тех, которые препарируют «прилипчивость» ложных идей и концепций, их «возвратность» в общественное мнение с определенной регулярностью. Ложной и сомнительной информацией и ее потреблением занимаются самые разные специалисты – социальные и когнитивные психологи, историки медиа и политики, социологи, ученые в области network science и специалисты в области распространения вирусов, логики и создатели искусственного интеллекта, политэкономисты и специалисты в области теории коммуникаций. Междисциплинарная природа проблемы слегка затрудняет выработку общего понятийного аппарата – но не мешает, как на недавней конференции в Гарварде (Combating Fake News, 17 февраля 2017 года), совместно обсуждать имеющиеся результаты исследований и планировать новые проекты.
Немного ликбеза в области теории коммуникаций, которая, пожалуй – через исследования пропаганды, рекламы и цензуры – ближе всего к выработке полноценного «словаря», описывающего феномен fake news. Коммуникативистика традиционно – еще со времен великих основателей, Уолтера Липпмана и Эдварда Бернайса – разделяет «недостоверную информацию вообще» на три основных класса.
Первый, существующий органически, то есть без умысла и злой воли какого-то источника или группы источников информации, называется misinformation (то есть «ошибочная информация»). Прежде всего, это неумышленный обман потребителя путем донесения до него сообщения, в котором все или часть фактов не соответствуют действительности, или искажены под воздействием добросовестного заблуждения, или по неаккуратности. В категорию «ошибочной информации» попадают и опечатки, и непроверенные новости, и колонки-мнения, написанные на основе неполной или ложной информации (при этом автор уверен, что его полемический задор законно изливается на страницы или в эфир). Эта часть fake news – неизбежная плата за несовершенство образования, самого автора, редакционного процесса или информационных систем. Как говорил, пусть преувеличивая, один из основателей современной американской медиа-системы Пулитцер, «в тот день, когда газета выйдет без единой опечатки, мир станет другим». Кстати, того же Трампа в его войне против традиционных американских СМИ крайне раздражают две вещи, имеющие отношение к классификации misinformation: когда они додумывают, дописывают какие-то предположения о самом президенте или его политике и когда эти же СМИ критикуют самого Трампа за постоянное использование неверной, ошибочной или просто ложной информации в его выступлениях. Трудно представить, чтобы Дональд Трамп стремился спровоцировать международный конфликт, рассказывая о несуществующих террористических актах в Швеции несколько недель назад; конечно, он просто «ляпнул» первое попавшееся ему географическое название, полагая, что в любой стране с высокой долей беженцев в числе иммигрантов должны случаться эксцессы. Это типичная misinformation, степень вреда которой сильно зависит от того, нашелся ли тот мальчик, который сказал «а король-то голый».
Второй тип fake news – это disinformation, то есть осознанное и намеренное изменение или подмена фактов в сообщении, в интересах распространяющего сообщение. Традиционно считается, что дезинформация должна (а) «незаконно» вызывать доверие у ее потребителя и (б) воздействовать на его мнение, решения или вообще поведение, возможно, против его интересов, воли и ценностей, причем воздействовать в соответствии с предполагаемыми целями создателя «дезы». Например, советские «активные мероприятия», типа утки о том, что СПИД создан в секретных лабораториях Пентагона в Форт Дервике для уничтожения черной расы – это типичный пример дезинформации, целью которой был подрыв публичной дипломатии США в Африке, усиление расовых разногласий в самой Америке и «посев гнева» среди европейских левых, всегда подозревавших в те годы (1980-е) США в самых страшных заговорах против человечества.
Дезинформация – это частный случай пропаганды (которая далеко не всегда пользуется придуманными или модифицированными фактами), ее наиболее вредоносный потомок. Военная или разведывательная дезинформация – это тонкая и опасная игра; медийная дезинформация – это психологическое оружие, применение которого оставляет глубокие и, к сожалению, практически не исчезающие шрамы в массовом сознании. Например, мгновенное объединение конкурирующих и даже политически альтернативных американских СМИ в определенном анти-путинском и анти-российском консенсусе после появления докладов о российском вмешательстве в выборы – это боль от шрама, который оставили на общественной памяти кампании «красной угрозы» 1918-1921 годов и «охота на ведьм» послевоенного периода (1946-1953), обычно ассоциирующихся с именем сенатора Джозефа Маккарти. Образ «бешеного красного медведя», годами дремавший, мгновенно пробудился и стал одной из причин штампованного, зачастую иррационального обвинения России и Путина во всех бедах либеральной Америки.
Третий тип fake news – это коммерчески мотивированная ложная информация, более известная в форме недобросовестной рекламы. Как известно, реклама не обязательно продвигает товар или услугу, она может также дискредитировать продукты конкурентов. В применении к политической и социальной журналистике, третья форма fake news – это прежде всего дискредитация политических оппонентов, снижение их рейтингов, атаки на их избирательную базу и тому подобное.
Выдающийся когнитивный психолог Стивен Сломан, выступая на гарвардской конференции, начал свою презентацию с горькой фразы:
«40 лет я изучаю как люди думают. Единственное, в чем я уверен после стольких лет научных усилий – люди мало думают, не любят думать и не особенно ценят тех, кто думает».
Одна из ключевых причин популярности fake news и их «прилипчивости», как считает Сломан, состоит в том, что люди с трудом соглашаются запускать механизмы критического мышления – которыми все мы оснащены, в той или иной степени, благодаря воспитанию, образованию и жизненному опыту. Еще сложнее критически отнестись к информации, которая «подтверждает» твои политические взгляды.
Профессор Сломан также подчеркивает, что люди воспринимают информацию не саму по себе, а в контексте «мета-историй», более или менее постоянно существующих «новостных былин», которые СМИ (а теперь еще и социальные сети) рассказывают постоянно и регулярно, как телесериал. «Мета-истории», особенно такие, в которых присутствуют архетипические образы героев и злодеев, принцесс и шутов, хтонических воинов ужаса и светлых паладинов добра, обладают дополнительной «вязкостью» и «липкостью». Инструмент «архетипизации» новостных «героев» (и «злодеев») не является идеальным для традиционных СМИ, которые скованы в своем жанровом, сюжетном выборе – но, главное, стремятся к сбалансированности и хотя бы демонстративной нейтральности информации. Fake news (равно как и пропаганда в целом), между тем, совершенно не ограничены в использовании «сказочных» инструментов – и они раскрашивают образы своих героев и врагов в самые яркие цвета, используя самые прилипчивые из определений.
Социологи и исследователи сетей (network science), равно как и специалисты в области вирусных эпидемий, видят в fake news своих «клиентов». Препарируя найденные примеры распространения, анализируя пути, по которым дезинформация распространяется от человека к человеку, они видят и классические вирусные модели (один заболевший может заразить десятки человек, но десятки могут заразить уже тысячи, а тысячи – миллионы), и явно искусственные, управляемые операции «навязывания» определенной информации – своего рода принудительное заражение информационной инфекцией. Дункан Ваттс, ведущий специалист Microsoft Research в области исследований сетевого распространения информации, опубликовал недавно очень подробную статью о «новостных вирусах» с удивительными картами «эпидемий».
Выводы Microsoft Research, с одной стороны, подтверждают правоту специалистов в области коммуникации – лишь единицы из предлагаемых fake news историй достигают своей цели, быстрого и эффективного распространения, и к тому же, только в том случае, если к их распространению привлекается – инициативно, случайно или за гонорар – крупный «социальный вещатель». Им может быть и крупный (по числу подписчиков) аккаунт в Facebook, Twiiter или Instagram, и традиционное медиа, которое по ошибке, или в целях разоблачения неправды, обратило внимание на fake news. Если это происходит, «эпидемическая модель» запускается – и останавливается только тогда, когда вычерпывается потенциал фейка (либо появляется другой повод для обсуждения, либо сменяется фокус истории). В огромной базе кейсов Microsoft – миллионы «топик-стартеров», однако, говорит Ваттс, лишь 1% фейковых историй выходят за пределы микро-групп (от одного до трех ретвитов на «топик-стартер»); и только 1% из этого процента становятся подлинными «вирусами», охватывающими миллионы пользователей.
Заканчивая «научную часть» моего рассказа, я не могу не сказать о тех, кто своими знаниями и опытом помогает остальным участникам процесса познания fake news оставаться в здравом уме и ориентироваться в неожиданно безумном пространстве. Это историки и специалисты в области политической экономии, заинтересованные в воздействиях на общественное сознание. Первые постоянно напоминают нам, что fake news – не новый, свеже-открытый феномен, а давний, проверенный инструмент политической борьбы. В американской политике, например, жестокий ранний пример относится к избирательной кампании аж 1800 года, в которой сошлись два отца-основателя – действующий президент Джон Квинси Адамс (кроме того, первый посол США в России) и его вице-президент Эндрю Джексон (изображенный на 20-долларовой банкноте). В ходе кампании, Джексон распространял об Адамсе слухи примерно следующего содержания: «у него [Адамса] скрытный характер гермафродита, существа обоих полов, которое не имеет ни силы и уверенности мужчины, ни нежности и чувствительности женщины». В ответ Адамс запускал (чуть более обоснованные) слухи о том, что его соперник «злонамеренный, низко павший человек, сын индейской скво-полукровки, которую оплодотворил мулат из Вирджинии». Джексон не погнушался обвинить своего президента в том, что тот, во-первых, собирается выдать свою дочь замуж за британского принца и вернуть монархию к управлению США, а, во-вторых, что он вывез из Лондона полномасштабный бордель, который размещается в подвале Белого Дома, и доступом в который Адамс подкупает других политиков.
Слухи – это не единственная форма fake news, которую знает история. В 1939-1941 годах британская разведка провела выдающуюся по своему эффекту операцию по втягиванию США во вторую мировую войну – против воли большинства американцев, настроенных на изоляцию от Европейского театра. Мало того, что британцы имели целую систему «информационных агентов», которые – аккуратно подбирая журналистов – размещали в американской прессе жуткие (и далеко не всегда фактически верные) истории про зверства нацистов, про страдания народов Европы (с которыми большинство американцев-иммигрантов чувствовали себя связанными). Сфабрикованные и специально подготовленные новости печатались и в специально купленной газете, которая распространялась среди сенаторов и конгрессменов (ничто не напоминает вам практики некоторых российских СМИ?), постепенно сдвигая их от жесткого изоляционизма к решению об интервенции и поддержке Второго Фронта, обещанного Рузвельтом Сталину.
Цивилизация ХХ века пережила множество итераций fake news, которые всегда были и всегда соседствовали с традиционными, классическими СМИ. Другое дело, что впервые мы имеем дело с цифровой средой, где исторические заслуги или сила бренда значат меньше, чем в «теплом аналоговом мире» прошлого. Рядовой блогер или специально созданный мальчишкой из Македонии сайт имеют ровно те же возможности доступа к аудитории, что и New York Times. Эпоха сосуществования «правильных» масс-медиа с «неправильными» закончилась – они вступили в прямую конкуренцию, причем в непростой ситуации для всех участников соревнований.