После демократии

24 ліпеня 2017

Сергей Дацюк – украинский философ и публицист.

Текст ПІСЛЯ ДЕМОКРАТІЇ на украинском языке впервые опубликован ресурсом  UAINFO. Перевод на русский – редакции «Летучего».

Обычно демократию понимают как политический режим. Хотя на самом деле демократия является одновременно способом властвования (прямого, местного и центрально-представительного), типом политического процесса (с установками на равновесие в обществе, а не на доминирование каких-либо частей общества в политике, что означает солидаризацию общества, основу которой составляют люди среднего достатка, среднего интеллекта, средней активности), и политическим режимом (основные признаки которого: народ как источник власти, выборы как способ ротации лидеров, местное самоуправление как конкурент или помощник центральной власти и институциональное равновесие, устанавливаемое через систему сдержек и противовесов).

Вызовы, на которые теория демократии не нашла ответа.

Наибольший вызов демократии – это ее традиционная несостоятельность в приведении к власти лучших. Это вызов демократии со стороны меритократии. В демократических режимах к власти постоянно приходят диктаторы, шоумены, фрики и даже полные идиоты. Демократия не может обезопасить от навязанных демократически избранными лидерами недемократических режимов, вроде режима Гитлера или режима Путина.

Второй крупнейший вызов демократии – это несостоятельность в осуществлении стратегирования. Из-за отсутствия у демократических лидеров стратегических компетенций они ищут стратегического усиления своей власти или через плутократии, или через внешнее подчинение.

Демократия в принципе не может справляться с ситуацией внешнего управления. То есть демократическим образом народ (или даже община) никакими средствами не может обезопасить себя от компрадорского характера своего правящего класса.

Теория элит и теория демократии – это абсолютно антагонистические теории. Попытка совместить элитаризм и демократический солидаризм порождает различные демократические отклонения – популизм, пропагандистскую медиакратию, патронажно- клиентельные отношения, внешнее управление и т.д.

Быстрая сменяемость властвующих групп и их несостоятельность в осуществлении долгосрочных стратегий приводит к тому, что для повышения эффективности управления демократия в странах с длительным демократическим опытом превращается в ширму, за которой скрывается еще более древняя и мощная система управления наследственной аристократии. Так демократия устроена в США и многих странах Европы.

Но там, где демократия возникает в отсутствие в истории длительной аристократической традиции, она является наименее эффективной формой власти, наиболее конфликтным политическим процессом и коррумпированным политическим режимом с тяготением его к олигархии.

Именно поэтому продвижение демократии как показной формы правления в странах Запада для других стран, где отсутствует, уничтожена или ограничена длительная аристократическая традиция, воспринимается как реклама для идиотов.

Суть этих двух вызовов состоит в том, что демократия по Аристотелю является вырожденной формой политии, где возможно компетентное управление непосредственно в местных общинах. Демократия является таким способом власти, где одновременно оптимальное и популярное властвование невозможно. В реальном демократическом процессе элитаризм и солидаризм являются разделенными в пространстве и во времени, а также невозможными для соединения в повседневной властной практике.

Известны также другие вызовы, связанные с двумя основными.

Вызов конкуренции местной власти для центральной власти, где происходит «перетягивание» полномочий, финансов, собственности и медийного внимания.

Вызов неполного разделения властей: 1) доминирование главы исполнительной власти над судами; 2) значительное влияние или контроль главой исполнительной власти парламента через создание контролируемого парламентского большинства и/или даже своей парламентской партии.

Вызов олигархии, особенно в странах, не имеющих длительной аристократической традиции, которая контролирует руководство исполнительной власти, правительство, парламент и СМИ.

Вызов монополизированных в основном олигархами и коррумпированным ими государством медиа, то есть монопольная медиакратия – доминирование монопольного дискурса масс-медиа и диктат в определении повестки дня.

Наиболее существенным вызовом повседневности для демократии стал процесс очуждения (в оригинале: «іншування» (укр.), калька с англ. «othering» прим.ред), то есть, как его рассматривает теория демократии, повседневная социализация меньшинства среди большинства.

Демократия плохо операционализирует социальное неравенство, то есть она превращается в патронажно-клиентельную систему в бедных обществах или в «потребительское общество» в обеспеченных странах.

Демократия совсем не приспособлена для развития духовности и стимулирования культуры. Она постоянно порождает доминирование массовой культуры и интеллектофобию. Мультикультурализм как демократическая попытка согласования культур потерпел полное поражение.

Демократия принципиально не может принять вызов глобального характера. Иначе говоря, невозможно создать единое человечество через демократические процедуры.

Меритократия против демократии – китайская модель.

Недавно вышла книга «Китайская модель. Меритократия и границы демократии». Ее автор Дэниел Белл, которого не стоит путать с известным социологом, создателем теории постиндустриального общества с США. Этот Белл – политолог, колумнист, преподаватель университета Циньхуа в Пекине.

Автор противопоставляет демократии меритократию, что означает «власть достойных». Это когда руководящие должности занимают наиболее квалифицированные люди не только вне зависимости от их происхождения и достатка, но и вне зависимости от жестких демократических процедур. Причем Белл имеет в виду именно политическую меритократию, а не управление бизнесом. Автор утверждает, что именно в Китае удалось выстроить режим меритократии.

Белл критикует две крайности: «тиранию большинства», то есть власть невежественной и эмоциональной толпы, и «тиранию меньшинства», то есть власть правящего класса, который получает ее путем манипуляций и добровольного согласия большинства.

Меритократия по Беллу должна базироваться на следующих требованиях:

  1. Возрастной ценз – то есть к власти должны приходить люди старшего возраста с опытом и способностью к более гибкой политике (здесь есть опасность консерватизма);
  2. У власти должно быть больше женщин, которые более вдохновляют подчиненных, более способны к коммуникации и организации (подобный принцип декларирует и нынешняя демократическая традиция, но он выглядит как формально-справедливый, однако чисто функциональный и изменяющий только качество электоральной среды, но не повышающий качество власти).
  3. Наличие принципов у кандидатов во власть, которое определяется их коллегами (здесь существует опасность круговой поруки, местничества, кумовства и т.д.).
  4. Демократия должна присутствовать на низовых уровнях. То есть автор творит более или менее равновесную систему, где наверху сосредотачивается стратегическая власть, а внизу – популярная и обладающая местной компетенцией демократическая власть.

Если посмотреть в целом, то это упрощенный до демократических требований вариант индийской варно-кастовой системы, где наверху – брахманы и кшатрии, а внизу вайшьи и шудры.

В среднесрочной перспективе такая система может работать, но в долгосрочной она приводит к застою, поскольку источник революционных инноваций в цивилизационной и социальной сферах здесь не предусмотрен.

Аристократия за ширмой демократии, как это осуществляется в США и в Европе, тоже имеет подобные недостатки, но там аристократия время от времени способна кооптировать в свою среду «свежую кровь». Хотя здесь тоже нет никаких гарантий.

Очуждение в демократии.

Демократия, с одной стороны, очень часто порождает трайбализм в политике, местничество и кумовство в социальных отношениях, экономический национализм (свой к своему за своим); а с другой стороны, так же часто порождает безграничную толерантность ко всем, даже к тем, кто не признает демократию и постоянно ведет с ней террористическую войну.

Концепт политкорректности в коммуникации и толерантность как установка политики не дают ответа на вопрос о границах политкорректности и толерантности.

Традиционно отношения иных и с иным рассматривался через соотношение меньшинства и большинства. В этом смысле существуют четыре принципиально разных типа отношений между большинством и меньшинством:

1) Покорение или подавление меньшинства большинством;

2) Толерирование большинством меньшинства через учет позиции меньшинства и предоставление возможности ее влияния на решения большинства;

3) Пропорциональное распределение власти между большинством и меньшинством;

4) Доминирование меньшинства над большинством через чувство вины большинства или через признание принципа прав меньшинств, который меньшинства используют даже слишком старательно.

Очевидно, сам подход к отношениям между большинством и меньшинством нужно изменить. Следует говорить не о большинстве и меньшинстве. Процесс позиционирования и социализации «других» и «иного» может быть рассмотрен через понятие очуждения.

Выше описанное очуждение демократии через соотношение большинства и меньшинства является традиционным при сохранении целостного общества, то есть здесь меньшинство является неотделимым от большинства политически.

Это, так сказать, традиционное унитарное очуждение, когда большинство и меньшинство продолжают сохранять связи в рамках одного целого.

Но сейчас формируется другой подход – подход фрагментарного очуждения.

Его принципом является право иных на инаковость. То есть меньшинство должно быть социально, политически, экономически и культурно отделено от большинства.

Право иных не на имеющееся, а именно на иное; то есть в другом месте, на других ресурсах, даже скорее всего, в сфере, создаваемой заново. Это означает отделение иного от имеющегося и признание права на него иных как на отделенное.

Фрагментарное очуждение построено на разрыве связей большинства и меньшинства.

Главной установкой фрагментарного очуждения является ориентация на выделение иного через политическое отделение иных.

Фрагментация позволяет достигать единства. И тут нет никакого парадокса. Потому что единство возможно лишь тогда, когда осознаны как различные и разграничены друг относительно друга позиции иных, которые признали право других на существование рядом с ними. Именно неразграниченность иного относительно имеющегося делает единство невозможным, потому что конфликты не выходят на онтологический уровень разграничения, а, следовательно, не могут быть улажены через соглашение сторон.

Поэтому можно различить два принципиально разных процесса очуждения в демократии – унитократия и фрагментократия.

Логоуния.

Давайте рассмотрим проблему возникновения единого человечества и какое отношение к этому имеет демократия. (Здесь будет предложена необычное словотворчество – слова одновременно с греческими и латинскими долями, или английскими и греческими.)

Антропоуния есть установка людей на единство как единое человечество. Считается, что процесс создания единого человечества не может быть демократическим.

Анропоуния есть высшая форма власти – власть через осознанное и солидарным образом фрагментированное единство. То есть антропоуния – это скорее фрагментократия, а не унитократия.

Это означает, что человечество – это такой уровень очуждения, который впервые в истории человечества является не внутренним очуждением (внутри себя), а внешним очуждением (от нелюдей).

Внутренним наиболее существенным вызовом для антропоунии является представление о несвятой троице Зигмунда Баумана «государство – нация – территория».

Антропоуния базируется на трех взаимосвязанных процессах.

Первый – уничтожение всевластия государства, переход его функций частично к корпорациям, частично – к самодостаточным общинам. Самодостаточные общины – это общины, которые способны к самоорганизации, самофинансированию, самозащите.

Второй – доминирующая унитарная языково-культурная идентичность нации постепенно вытесняется более сложной многоуровневой идентичностью различных сфер жизнедеятельности, в основе чего лежит уже не язык, культура или даже ментальность, а мыслительные, и связанные с ними мотивационные установки, которые формируют как центральное понятие не нацию, а цивилизацию.

Третий – жесткое деление территории на государственно-суверенные «куски» вытесняется более сложной топологией территориальных анклавов (процесс фрагментации) и сетевой глобальной коммуникацией и организацией общин, которые распределенно размещены на любой территории. На место государственных правящих классов приходят объединенные сетевым образом самодостаточные общины. На место представительной демократии – электронная сетевая полисократия. Поэтому мы имеем дело уже не с территорией и геополитикой, а с топологией сети и топополитикой.

В то же время на глобальном уровне проявляется не только вызов антропоунии со стороны национальных государств, но и со стороны нового явления – появления новых разумных агентов. Это так называемый внешний существенный вызов для антропоунии.

Здесь становится очевидной опасность антропоцентризма в процессе создания антропоунии, то есть установка на доминирование гуманитарных смыслов как гуманных по происхождению. В этом смысле гуманитарные содержания не обязательно должны быть гуманными. Иначе говоря, установка на общность разумных существ не может быть исчерпана исключительно человечностью как таковой, то есть общность разумных является не только общностью людей.

Это особенно важно на фоне быстрого прогресса и влияния на жизнь людей достижений искусственного интеллекта.

Робот как раб человека очевидно будет управляем этикой Азимова, известной как три закона робототехники. А вот андроид как свободный умный агент может быть управляем иноэтикой – похожей на человеческую этикой искусственных разумных.

Возникает представление о техноархии, то есть власти искусственных созданий, не похожих на людей, и андроидократию, то есть власть искусственных созданий, созданных по образу человеческому.

Поэтому похожим на антропоунию процессом у искусственных разумных созданий может быть процесс андроидоунии – осознанного единства искусственных созданий, которое солидарным образом фрагментировано.

Сами по себе люди свою власть называют просто властью. Но с возникновением разумных альтернативного (искусственного) происхождения возникает новое позиционное понятие аутсайта (взгляда извне): антропоархия как власть людей над собой, как она видится извне – другими разумными (не-людьми), например, андроидами. Антропоархия противостоит техноархии, как она, конечно, видится людьми.

Процесс противостояния антропоархии и техноархии будет главной интригой ближайшего времени, когда искусственный интеллект заместит собой людей во многих сферах производства и жизнедеятельности.

Полиархия, которая сегодня используется во многих научных работах, является довольно абстрактным термином.

Более того, очень часто полиархию рассматривают как объединение (со свободным выбором) различных традиционных властей, то есть монархии, аристократии и политии или их вырожденных форм – тирании, олигархии и демократии.

Содержательным в этом контексте может быть термин, описывающий совместную власть людей и искусственных интеллектов – логоунию (единство разумных – людей и андроидов).

Краткий вывод.

Как видим, демократия – это обреченный на отмирание способ власти, политический процесс и политический режим.

Поэтому я против постмодернистского подхода, когда все новые и непонятные формы существования чего-либо называют или постформами или гибридными формами.

Если мы хотим понимать, что происходит, мы должны называть новые процессы по сути их будущих новых форм.

А будущие новые формы не выводятся из старых – они конструируются заново.