Пандемия и цифровизация: опыт социологического анамнеза

Генадий Коршунов,

кандидат социологических наук, доцент,

директор Института социологии НАН Беларуси

Начну с банальности. Любой кризис (а мир сейчас находится в очень ярком кризисе) чрезвычайно ускоряет все процессы и проявляет все тенденции. Это рубикон: что обречено на разрушение, будет разрушено; чему суждено победить – победит. Понятно, что пандемию мы переживем в любом случае. Главный вопрос – что будет потом…

Сложно анализировать ситуацию, находясь внутри нее, а не снаружи. Еще сложнее, когда процессы не стабилизировались, а только набирают обороты. Когда в мире объявлена пандемия, когда страны одна за другой вводят карантин, когда практически каждый день дает новые «антирекорды» смертности от вируса, когда «идеальный шторм» заставляет человечество замирать в ожидании тотального локдауна и коллапса…
Анализировать сложно, но нужно. Уже сейчас ясно, что мировая история Новейшего времени будет делиться на время «до» и «после» коронавируса. Что будет «после», зависит от множества факторов как стохастического характера, так и вполне управляемых – врачами, политиками, простыми гражданами. И учеными. Когда я говорю «ученые», я имею в виду не только медиков, но и гуманитариев. Потому что, когда пандемия закончится, а она закончится в любом случае, мы будем жить уже в другом мире. От того, как мы осмыслим опыт COVID-19, будет зависеть то, на каких основаниях будем строить мир, государства и общества «после вируса».
Мне очевидно, что самыми важными после того, когда схлынет эпидемиологическая волна, будут последствия с приставкой «социо». Впрочем, «социо» актуально(ы) уже сейчас – не только и не столько от государств зависит динамика пандемии, сколько от людей и сообществ, от наших ценностей, установок и практик.
Потому прогнозирование того, что будет «потом», равно как и осознание того, что происходит сейчас, должно строиться на понимание того, что было «до» – какие тренды и тенденции были на «плечах» колокола развития.
Представляется, что самое важное, с чем мы подошли к концу второго десятилетия этого века – рост благосостояния цивилизации. Конечно, это в первую очередь касается Запада. Но Всемирный банк говорит, что несмотря на разницу по странам и континентам, уровень благосостояния растет во всем мире. Ему вторит ВОЗ, утверждая, что растет ожидаемая продолжительность жизни, растут ее уровень и качество…
Относительно последнего момента со множеством его индикаторов можно было бы порассуждать как о феномене моделирования постиндустриального промышленного развития, но здесь интересен другой разворот – в развитых странах мира со второй половины ХХ века (или с последней трети, или четверти – не принципиально) фокус внимания переходит с проблемы выживания или наличия жизни на вопросы ее уровня и качества. Это нивелирование критерия прагматики.
Снижение диктата прагматики выживания открывало возможности искать пути к тому, чтобы «жить хорошо», а «хорошо» – оно у всех разное и свое. Развитие производства и экономики (в последнее время главную роль здесь играют, конечно, процессы цифровизации во всех их проявлениях) позволяет строить по-своему разное «хорошее» развитым государствам вообще и каждому конкретному человеку в частности. Потому во главу угла ставится человек со всеми его слабостями, особенностями, наклонностями, девиациями и делинквенциями; в фокусе внимания не общее и объединяющее, а частное и отличающее (социальный квиллидж). Это база для экономики потребления и экономики впечатлений, феминизма и неолиберализма, постфордизма и дополненной реальности.
Факт – человечество стало жить богаче, дольше и лучше. А к хорошему привыкаешь быстро. И мир действительно привык к тому, что в целом последние 30-40 лет мы живем без больших потрясений – и с каждым годом все лучше и лучше. И, понятно, с надеждой на то, что «все лучше и лучше» будет и дальше.
С-19 очень жестко и очень больно ударил по этому хорошему. Ударил по целым отраслям экономики и социальным институтам, по производственным цепочкам и государственным обязательствам перед обществом, по моделям досуга и повседневным привычкам. Мир переживает возвращение прагматики – прагматики выживания. В McKinsey пишут, что население стран Запада, которое не сталкивалось с подобным со времен Второй мировой войны, испытывает невиданный психологический и социальный шок.
В кои-то веки нам, постсоветскому пространству, здесь легче. Наверное. Мы же привыкли к перманентным кризисам «постперестроечного» и «трансформационного» общества. Мы привыкли выживать. Хотя как здесь привыкнуть. Тем более, что С-19 действительно занес руку над каждым, персонально. Даже если не лично, то опосредованно – через родителей, бабушек и дедушек. Но над каждым. Может быть пока кулак С-19 занесен невысоко, но усилиями СМИ он с каждым днем будет заноситься для все более сильного удара (я не доктор и не врач, потому в данном случае говорю скорее как обыватель).
Да, каждое государство по отдельности и все вместе еще долго будут анализировать свой опыт пандемии, выстраивая новые критерии прагматики.
Но главный фактор, из которого будет расти будущее – индивидуальная значимость опыта переживания эпидемии. Опыт кризиса, который наступил в эпоху благополучия: собственный психологический опыт переживаний и опыт самоорганизации, коммуникативный опыт и опыт кооперирования с ближайшим социальным окружением, опыт взаимопомощи (ее оказания и ее принятия), опыт самоорганизации на уровне групп и сообществ, прежде всего на мезоуровне – взаимодействия медицинских организаций, гражданского общества и бизнеса. И опыт макроуровня – опыт (если он будет) сотрудничества государства и общества, опыт (если он будет) взаимного уважения и взаимного доверия между людьми и властью в условиях проживания пандемии.
Означенные виды опыта экстраполируются и на сферу межгосударственных отношений. Но здесь сказать что-то однозначно нельзя; все будет зависеть от результатов, которые пока не очевидны. Те государства, которые первые эффективно справятся с ситуацией С-19, – именно они будут демонстрировать и диктовать миру новые модели взаимодействий и «гражданин – государство», и «государство – мир».
Хочется верить, что прагматика выживания сможет «выскочить из штанов» часто заполошного оперативного реагирования на ситуацию и осознать, что кооперация выгоднее самоизоляции. Что социальная дистанция (к соблюдению которой терминологически ошибочно призывают потенциальных пациентов, путая с дистанцией физической), это не про отчуждение. Это про взаимное уважение и учет потребностей друг друга, про выстраивание общих системы – критериев, практик, ценностей и стандартов. Думаю, что на индивидуальном уровне мы к этому придем как минимум на пике пандемии. На уровне государств… Думаю, что раньше – общемировая пандемия приведет к осознанию необходимости скоординированных мер и общего ответа глобального сообщества.
Сейчас среди определенных кругов популярна идея эпидемиологических доказательствах несостоятельности как паневропейской идеи, так глобального мира вообще. Дескать, мир побыл глобальным и больше не будет. Но опыт разрушения глобальных связей и торжество протекционизма-самоизоляции человечество уже проходило – во второй четверти ХХ века. С другой стороны, в последние десятилетия действительно наблюдался опыт угасания глобализационных тенденций: глокализация, финансовые кризисы, миграционные проблемы, торговые войны, волны популизма…
Впрочем, после Второй мировой процессы глобализации только ускорилась и вышли на новый уровень, чему весьма поспособствовали новые технологически разработки. Сегодня же, когда достаточное количество цифровых моделей и практик не получали широкого распространения по причине ригидности, консервативности и отдельно взятого человека, и различных социально-демографических групп, и корпоративных интересов – сегодня тренд самоизоляции и национального протекционизма может быть минимальным. Слишком много того, что связывает континенты. Точнее – людей на разных участках одной большой, но ставшей такой маленькой Земли.
«Цифра», особенно в условиях карантинов, получит мощнейший толчок к своему развитию. Уже получает, именно ее потенциал формирует кирпичики будущего.
Образовательные ресурсы, развлекательные, культурные – они уже в числе первых, открывших бесплатный доступ для всех. Чем дольше будет карантин, чем больше людей «подсядут» на интернет-платформы, тем быстрее и масштабнее будет принятие новых цифровых моделей.
Сетевая самоорганизация, помощь медикам и старшему поколению – она еще раз докажет эффективность цифровых практик. Психологи говорят, мало что по силе своего воздействия может превзойти кризисный опыт, тем более опыт оказания помощи, – не получения, а именно оказания, – а он вообще уникален.
Удаленная работа – опыт ее освоения и реализации введет новый критерий социальной дифференциации. Безусловно, не для всех, но работодатели в любом случае оценят ее действительную рентабельность в тех экономических условиях, которые уже наступили. Кроме экономических преимуществ, здесь важен критерий профессионализма, который будет складываться не только из знаний и умений, но и из волевых качеств, способностей к самоорганизации и конечно цифровых компетенций.
Безлюдные технологии, как производственные, так и транспортные. Они мало зависят от эпидемиологической ситуации и способны преодолевать карантинные занавесы, выстраивая новую логистику мировой экономики. Другой вопрос, что они действительно способны заменить собой добрую часть трудоспособного населения, которой нужно чем-то зарабатывать себе на пропитание. На что будут делать ставку государства, как власть будет договариваться с бизнесом и чем будет обеспечиваться социальная стабильность – большой вопрос.

***

К вопросу определения альтернатив на государственном уровне, особенно в кризисных условиях недостатка времени и других ресурсов. В ситуации достатка люди демонстрируют склонность к нерациональному, непрагматичному поведению. Жизнь это позволяет. Теоретически, в развитых странах можно (было?) вообще не работать. Прагматика выбора исчезает, вернее – эстетизируется. Нет онтологической прагматики, критерии выбора равнозначны. Потому ситуации, когда нужно постоянно выбирать между полюсами, множились к торжеству плюральности. В «эпоху короны» эстетизация выбора сменяется новым прагматизмом, пространство выбора будет сужаться и то, что государства выстраивают сейчас – это каркасы будущих социальных и политических институтов.
Представляется, что система координат, в которой нужно будет определятся, складывается из ряда следующих полюсов:
Глобализм и глокализация. Глобализм – это когда мировые бренды есть везде. Почему, например, пару лет назад было не интересно путешествовать по городам Китая – потому что города все одинаковые. Если не брать исторический центр, то города все одинаковые: бетонные коробки, машины, люди. И так во всем, начиная от культурных образцов и заканчивая производственными матрицами. Это с одной стороны, с другой – наращиваются тенденции к глокализации (термин не самый удачный, но тем не менее). Это когда делается акцент, растет внимание к регионализации – к локальному, к своему, к родному. Идет возрождение европейского национализма, китайской национальной гордости, латиноамериканского популизма, британского консерватизма… И сейчас будет решаться вопрос, тенденция к чему перевесит: к глобальному или локальному, победит стремление к объединению или к обособлению.
На повседневном уровне эта антиномия воплощается в выборе – установки на индивидуализм и семейные ценности. Тезис о «кризисе традиционной семьи» в последнее время звучал колокольным набатом с самых разных трибун. Практика подтверждала его значимость снижением количества функций, которые свойственны только и исключительно семье, ростом внимания к проблеме домашнего насилия, количеством альтернативных браку форм долговременного сожительства, размытием родительских ролей ювенальной юстицией, ростом числа порносайтов и платформ для поиска сексуальных связей «без обязательств», свиданий на одну ночь. Мода на социофобию и психологический опыт карантина против грядущих экономических испытаний и практики взаимопомощи – что они утвердят в качестве доминирующей ориентации: индивидуальное самообеспечение или выживание семьи?
Далее, конвейер и крафт. Крафт – ручная работа, конвейер – штамповка. За счет засилья конвейера, этой глобальной одинаковости, ценность «отличного» (не обязательно сделанного руками), но того, чего больше ни у кого нет, возрастает. Так было всегда, но сейчас растяжка «конвейер / крафт» становится доминирующей. Крафт в моде, крафт в тренде – от крафтового пива до сделанных своими руками свечек, мыла, пэчворка и прочего. Сейчас «крафт» получает еще один стимул, толчок к развитию и переоценке значимости – «самодельное» дополняет фабричное в борьбе с вызовами С-19. И я не только про повязки, я больше про социальное на повседневном уровне – каждый должен сам сделать свою безопасную сферу жизни, сам помочь себе и другим. Сегодня многое каждый должен СДЕЛАТЬ САМ.
На самом деле, хороший вопрос – сколько людей смогут взять на себя ответственность за свою жизнь, сколько субъектов организуются для выживания общества, сможет ли общество само сорганизоваться для выживания в условиях пандемии или без государства никак? В пределе, неолиберализм ставил под сомнение необходимость государственного присутствия, кибероптимисты утверждали зарю новой демократии, технология распределенных регистров обещала заменить собой многие функции государства… С другой стороны, авторитарные государства вполне себе существуют, Китай демонстрирует успехи в борьбе с пандемией, киберпессимисты вангуют расцвет тоталитаризма данных. Это полюса горизонтальных систем и вертикальной власти, противостояние самоорганизации и иерархии.
Еще один тренд, правда, скорее размывающий «полюса» – проблематизация традиционных оснований стратификации на фоне новых критериев успешности. С-19 усилит акцент цифровизации в переносе внимания с приписанных статусов на достигаемые. В традиционных сферах основой «зарабатывания» было тело, физическая сила. Из-за разницы в физической силе было различение мужского и женского труда. Когда главным становится умственный труд, то становится непринципиальным телесное различение, если мозг, ум работает хорошо. А в таких условиях абсолютно неважно, в каком теле – мужском или женском, старом или молодом, черном или белом – находится хорошо работающий мозг. Не физическая сила, а способность к инициативе, целеполаганию, самоорганизации и т.д. становится принципиальной. И в той или иной степени пандемия и опыт карантинных мероприятий только способствуют закреплению этих новых критериев оценки деятельности и успешности.
Конечно, есть множество других полюсов и точек бифуркации. Цифровизация стремится к переформатированию практически всех устоявшихся моделей, практик и институтов (даже с учетом всеобщей ригидности и возможного «эффекта маятника»). Пандемия ускорит решения по всем назревшим вопросам (заданные ею темпы будут зависеть от пика экспоненты и вероятности второй волны). И решать будут социальные субъекты всех уровней, не только государства. Жизнь показывает, что разные государства очень по-разному справляются с кризисом, вызванным С-19. Полюса: Китай – централизованно, Россия – посредством попытки возврата к федерализму, по Ирану информации не хватает, а Европа прямым текстом говорит, что государства не справляются, нужна помощь общества, нужна самоорганизация…
Я уже говорил об этом, но замкну круг акцентом на ценностях – наверное, один из важнейших опытов, который мы вынесем из пандемии, будет сравнение результативности деятельности государств, силовых ведомств, корпораций и прочих иерархических структур с одной стороны, а с другой – самоорганизующихся субъектов, сообществ, горизонтальных и сетевых структур. Диалога этих сторон или их противостояния, доверия или конфронтации.

6-8 апереля 2020.

Опубликовано в ФБ https://www.facebook.com/KorshunauGenadz/posts/2885640681502525