Самоопределение в ситуации. К первому тезису о референдуме

Татьяна Водолажская

“А какие шаги возможны в этой ситуации?” – спросила меня подруга после публикации первого тезиса Владимира Мацкевича относительно ситуации предстоящего референдума.

Тезис касался фиксации «нашей ситуации». Он о том, что в ситуации жестких репрессий и тотальной зачистки гражданского общества участие в любый «политических инициативах» власти – преступление. И, что особенно важно для понимания ситуации, текущий общественный договор (договор об основаниях совместной жизни в стране) полностью дискредитирован, не годен, не действителен.

Вся реализация власти госаппаратом строится только на принуждении и насилии. Мне кажется, что этот факт, это понимание ситуации воспринимается слишком поверхностно. То есть не оспариваются насилие, репрессии, подавление – это очевидно, понятно, остро переживается, вызывает возмущение или даже отчаянье. Но факт, что тем самым «договор расторгнут» до конца, до сути этого факта мало кем додумывается и принимается как ситуация, из которой могут и должны следовать наши действия. А это важно для самоопределения.

Вот представьте, что по факту неисполнения условий вы разрываете договор аренды жилья или брачный договор. Это означает, что вы вступаете в иные отношения. Хоть внешне, в силу различных обстоятельств, все может выглядеть как прежде. Вы можете не иметь возможности или силы для разрешения кризисной ситуации. Но очевидно, что любые дальнейшие отношения – это перезаключение договора.

Необходимость «потоптаться» на этом тезисе вызвана тем, что легкость его принятия заставляет людей сразу переходить к: «так а что делать, ведь бойкот, массовые протесты, забастовка …(нужно подчеркнуть или добавить). Вопрос о том, какие шаги возможны, а также перечисление все вариантов с оценкой их как невозможных, кажется мне преждевременным. Не в том смысле, что у нас много времени и некуда торопиться. Не в том смысле, что не нужно задаваться таким вопросом. А в том, чтобы дать себе труд разобрать, понять ситуацию как новую, не похожую на все предыдущие «предвыборные» и «предреферендумные».

В этом углублении понимания мне помогают, с одной стороны, Вацлав Гавел и Ханна Арендт, а, с другой, рассуждение Владимира Мацкевича про «битву дискурса с нарративом».

Гавел в своем известном эссе «Сила бессильных» разбирает ситуацию и обстоятельства действия диссидентов как особого явления, особого положения по отношению к власти и государству. В этом анализе об обращается к знаковой (семиотической и символической) природе подчинения власти. Принятие ритуалов, символов, знаков, которые навязывает власть – это своеобразное «альби, приемлемое для всех». С одной стороны, ритуальное, формальное выполнение тех или иных действий как бы освобождает от полноценного участия в тоталитарной машине. С другой стороны, для реализации власти достаточно, а может даже необходимо именно ритуальное воспроизводство нужных знаков, действий. «Власть находится в плену у собственной лжи, поэтому и прибегает к фальши. Фальсифицирует прошлое. Фальсифицирует настоящее и фальсифицирует будущее. Подтасовывает статистические данные. Делает вид, будто бы у нее нет всесильного и способного на все полицейского аппарата. Притворяется, что уважает права человека. Притворяется, что ни в чем не притворяется. Человек не обязан всем этим мистификациям верить. Однако он должен вести себя так, словно верит им; по крайней мере, молча сохранять толерантность или хотя бы быть в ладу с теми, кто эти мистификации осуществляет. Уже хотя бы поэтому человек вынужден жить во лжи. Он не должен принимать ложь. Достаточно, что он принял жизнь, которая неотделима от лжи и невозможна вне лжи. Тем самым он утверждает систему, реализует ее, воспринимает ее, является ею».

В свою очередь Владимир Мацкевич, рассматривая то, как работает «властный нарратив» указывает на его природу. Он целостный, он задает полноту описания мира, в котором человек, сообщество, общество живут. Он пишет: «Описание мира по учению шамана племени яки – это шаманское магическое действо. Насколько силён шаман-маг Лукашенко, я не буду разбираться, без меня знатоков хватает. Меня интересует в этом другой важный аспект: а кто соучаствует в описании мира. И я могу ответить: все, кто вступает с ним в общение, говорит с ним на одном языке (в данном случае различие беларусского и русского языков совершенно не существенно), развивает или критикует эпизоды, факты, умозаключения в этом повествовании. Все, кто разговаривает с Лукашенко, и все, с кем разговаривает Лукашенко – это всё члены одного описания мира. Над всеми этими людьми господствует один большой нарратив. В стране просто нет другого нарратива».

Властная система, претендующая на тотальность проникновения во все сферы жизни, подчинения в любых проявлениях построена именно таким образом – через завязывание нас всех одним описанием мира, одними ритуальными действиями, одними знаками. Мы даже можем к ним относиться по-разному, но находясь внутри, мы воспроизводим эту систему. Мы подчиняемся навязанным правилам, которые мы не принимали и не должны им следовать.

Но что же делать, если это положение дел удерживается и опирается на насилие, страх и репрессии. И здесь, снова, на мой взгляд рано искать ответы деятельного характера. Начать надо с установления своей позиции по отношению к ситуации и затем соотносить придуманные дейсвтия с ней.. И здесь на помощь приходит Ханна Арендт, которая пытается найти внутренню опору для сопративления тому, чтобы стать частью ритуала-нарратива и общей машины. Она пишет об этом в статье «Личная ответственность при диктатуре». Ключевым в нашей ситуации, в самоопределении по отношению к ней, является рассуждение об “аргументе меньшего зла”.

«Согласно этому аргументу, перед лицом двух зол наш долг — выбрать меньшее, тогда как вообще отказываться от выбора безответственно. С точки зрения политики слабость аргумента всегда заключалась в том, что те, кто выбирают меньшее зло, очень быстро забывают, что они выбрали зло.  Идея о приемлемости меньшего из зол сознательно используется для того, чтобы расположить государственных чиновников и население в целом к принятию зла как такового».

В нашем случае «меньшее зло» иногда приобретает форму самообмана. Например в установке, что оставаясь в рамках заданной ситуации (традиции, нарратива, ритуала) мы сможем сделать что-то хорошее: обсудить изменения для будущего, показать, что есть альтернатива и т.д.. Сами по себе эти цели и задачи не плохи, а даже хороши. Но пока они остаются в рамках заданной традиции, политического ритуала – они работают на него, они «меньшее зло».

Поэтому, определяясь в ситуации, перед тем как решить что конкретно делать, нужно задаться двумя вопросами. Мы остаемся или нет в рамках прежнего общественного договора? Мы готовы его продолжать и пытаться привести наших контрагентов, участников со стороны властных органов к исполнению, нормализации имеющихся отношений. Или мы признаем, что договор более не действует, что наша совместность – это результат принуждения одних другими. Второй вопрос состоит в том, чтобы понять какие действия относятся к политическим ритуалам поддерживающим это описание мира, этот нарратив. И далее искать ответ о целях и средствах действия, опираясь на полученные ответы.

Для меня ситуация такова, что общественный договор (который и ранее меня лично не устраивал, но общество не восставало против него) вовсе потерял свои законные основания и больше не действует. Любые процедуры, мероприятия и события, которые идут в рамках этого договора – в частности изменения в Конституцию (а она и есть этот самый договор) – это воспроизводство того, что уже не существует в реальности. Очевидной целью становится заключение нового договора. Очевидной, хоть и далекой. И значит надо искать такой образ действия, который бы вывел нас на путь к этой цели, стараясь не попадать в капкан ритуального исполнения прежних традиций и норм.

#философ_в_тюрьме

Страница кампании https://www.facebook.com/philosopher.in.prison