Виолетта Ермакова
11-12 марта 2016 г. прошла ежегодная конференция Летучего университета, организованная при поддержке Центра европейской трансформации. Весеннее солнце, бьющее в окна, весьма кстати окрашивало происходящее в радужные тона. В эти дни Летучий университет мечтал и грезил, строил прогнозы и утопии. Словом, делал то, что и положено университету: практически исследовал доступные способы осмысления будущего.
Два дня конференции «Воображая Беларусь: образы и идеи, проекты и утопии» были структурированы как пять тематических панелей с докладами-диалогами (в каждой панели по 2 выступающих) и общей дискуссией после. Симметрично были оформлены начало и конец работы: вводный доклад Татьяны Водолажской открывал конференцию, итоговая дискуссия ставила точку, которая – традиционно для мероприятий Летучего университета – оказалась больше похожа на многоточие.
Вопросы, которые Татьяна Водолажская поставила перед участниками, можно упрощенно изложить так: какие способы мышления позволят нам помыслить принципиально новое, прежде и сейчас не существовавшее? Является ли возможность оторваться от уже бывшего прерогативой писателей-фантастов? Как далеко в будущее мы можем проникнуть своим воображением? И какие ограничения имеют те способы мыслить будущее, которые нам доступны?
Ответы докладчики предлагали, исходя из различных перспектив.
Первый докладчик, Владимир Мацкевич, обновил разделение на 1-й, 2-й и 3-й мир, сложившееся во времена «холодной войны», выстроив его на другом основании: отношении к инновациям. Первый мир чувствителен к изменениям, он производит их и получает бонусы от их производства в виде предпринимательской сверхприбыли. Второй мир – это мир вечной модернизации, заимствующий то, что производит первый. Третий мир избегает изменений. Он либо не имеет на них сил, либо ориентирован на консервацию сверхценного прошлого. Принципиальным отличием обновленного разделения является то, что границы миров проходят теперь не по границам государств, а по границам образов жизни. Современный человек определяется глобально, а значит, все три мира могут соседствовать в Беларуси. Образование, знание языков, мобильность становятся «визой» в первый мир. Даже отдельный человек может жить в разных мирах в разное время своей жизни, своего дня, в зависимости от того, как он распределяет время, куда ходит и чем занимается. Третий мир не имеет свободного времени, второй использует его для пассивного потребления удовольствий, произведенных другими. Ключом к попаданию в первый мир становится наличие и организация свободного времени как времени продуктивной творческой работы. Место первого мира – это место, где есть возможность осмыслять изменения.
Яркую иллюстрацию ускоряющегося времени подобрала Ирина Дубенецкая. Она рассказала, что самый длинный научный проект в истории занял шесть веков. Он заключался в ежедневной записи событий небесного и земного порядка с целью обнаружить их закономерности и завершился в середине I-го века нашей эры. Сегодня мыслить такими отрезками времени уже невозможно. Рассмотрение истории Беларуси с начала XIX века по сегодняшний день показывает, что каждые 50 лет это была новая страна. Новая ситуация, очевидно, вырастает из старой, но будущее 1917-го года не просматривается из 1867-го, его нельзя было предсказать. Сегодня время ускорилось настолько, что даже те, кто производят изменения, не могут прогнозировать последствия их внедрения. Человеческая природа не успевает адаптироваться к изменениям среды, и человек начинает адаптировать себя искусственно, например, с помощью биотехнологий. Переломным является уход человечества в виртуальный мир. Он разрушает привычные формы связей между людьми. Это создает новые риски: появляется больше образованных социопатов, людей, не вписанных в общество. Ответом на эти риски могли бы стать новые типы образования, эмоционального, социального. Но кроме рисков виртуальный мир открывает новые возможности. Разрыв социальных связей заставляет человека сосредоточиться на себе, является вкладом в его внутреннее развитие. Вероятно, главная задача ближайшего времени – это действительно развитие творчества.
Среди черт будущего, которые, по мнению Ирины Дубенецкой, просматриваются из настоящего, – прорыв идентичности, усиление значения беларусского языка и присвоение каждой религиозной традиции, свойственной нашей земле.
Итоги первого обсуждения подвела модератор Оксана Шелест: нам удалось понять, что человек будущего должен быть открыт будущему, но что именно входит в эту открытость, и как подготовить такого человека, по-прежнему непонятно.
Доклад о границах социологического воображения Ольги Оришевой был выстроен на понимании социологического воображения как частного случая воображения утопического. Утопия, помимо традиционного понимания («образ лучшего будущего»), является еще и ресурсом эпистемологии: воображая, мы совершаем познавательный акт. Общество может быть дано нам как целое только в воображении, и только с помощью воображения общество может быть познано. В этом смысле любое представление об обществе как о целом является утопией. Производство утопий встречает два предела. Первый связан с избыточной работой социологического воображения. Каждый новый образ общества, каждое новое его понимание и способ описания размывают базовую категорию социологии, понятие общества теряет смысл. Сегодняшний кризис социальных наук проходит под девизом «общества не существует», а социология оказывается в поисках нового объекта. Второй предел утопическое воображение находит в своем нормативном аспекте. Предписательная сила утопии разбивается о повседневность, «увязает» в ней. Все известные попытки воплотить утопический проект обернулись его разрушением. Утопия и повседневность взаимно отрицают друг друга.
Проигнорировав предупреждение об угрозе повседневности, Павел Барковский предложил свою утопию для Беларуси. Аксиоматическим допущением этой утопии является определяющая роль коммуникаций по отношению к технологии и к любой другой сфере реальности, включая будущее. По его мнению, цивилизационный выбор сегодня может быть определен как выбор между утопией консенсуса и утопией диссенсуса. Первая подразумевает объединение людей на общей основе (например, идейной, или ценностной). Вторая же предполагает объединение лишь на основе общей ответственности за будущее и ценности совместности как таковой. Барковский не скрывал своих симпатий к утопии диссенсуса, обозначив альтернативную как «добрый Освенцим». Однако он признал проблемы, которые встают при реализации утопии диссенсуса: неясными остаются механизмы саморегуляции такой модели, предохраняющие ее от немедленного разрушения.
Критическим замечанием к докладу Барковского, прозвучавшим сразу от нескольких участников конференции, стало указание на то, что предложенная утопия диссенсуса является частным случаем консенсуса, а именно консенсуса вокруг идеи диссенсуса. Следовательно, эта модель обладает всеми недостатками отвергаемой альтернативы.
Вторым замечанием к обоим докладам стало следующее: утопия не обязательно предполагает насильственную реализацию, люди могут жить, объединенные лишь общей мечтой. Это означает, в частности, что «добрый Освенцим» действительно может быть добрым. Но также это означает, что утопия может найти свое место в повседневности.
Многие участники конференции высказывали сомнения относительно такого метода работы с будущим как прогноз. Признавалось влияние прогнозов на настоящее, роль в коррекции существующего положения дел, но как метод осмысления будущего они воспринимались «слабым решением». Однако силу этого решения аудитории конференции пришлось испытать на себе. Ярослав Бекиш в докладе «Три зеленые утопии» продемонстрировал сводный график целого спектра климатических исследований-прогнозов. Они показывают, что если эмиссия парниковых газов не снизится, к 2050-м году под сомнением окажется не метод прогноза, а существование человека как биологического вида. Утопиями, о которых говорил докладчик, являются три надежды на предотвращение катастрофы: 1) надежда, что государство справится с рисками, 2) надежда, что нас спасут новые технологии, такие как энергетический интернет, и наконец, 3) надежда на активистов гражданского общества и зеленое движение. Все три надежды остаются очень шаткими, и пока человечество уверенно шагает к своему концу. Противопоставить пессимистичному графику участники конференции смогли лишь уточнения: дискуссионны ли выводы? насколько точны модели? и другие варианты вопроса «неужели это правда?» Экологический прогноз проблематизировал саму работу конференции: чего стоят рассуждения об утопии, если будущее, которое мы могли бы вообразить, просто не наступит?
Победить прогноз могло только переописание открывшейся апокалиптической картины на языке альтернативного способа работы с будущим. Эту задачу частично решил следующий докладчик, Андрей Егоров, работавший с понятием идеологии. Он отметил, что такие явления как «новые правые» и «русский мир» показывают: идеологии все еще живут. Однако сегодня они не претендуют на статус предельных онтологий. Каждый теперь знает, что любая идеология является лишь одним из возможных способов смотреть на мир. Идеологии предлагают и выбирают, как товар на рынке. Выбор не является обязательным, однако он полезен, поскольку упрощает ориентирование в мире, формирует целостную картину, задает этику, подсказывает адекватные шаги-действия. Структурированному идеологией взгляду противостоит фрагментарность, которая закрывает возможность для критического мышления (если не считать ее последней целостностью, как это делают постмодернисты) и затрудняет действие. Идеология может быть опорной точкой не только для понимания настоящего, но и для построения будущего. Одной из возможных идеологий является идеология зеленых, которая будет оставаться актуальной до тех пор, пока нашу ориентацию в мире и программу действий будет задавать перспектива, обрисованная графиком, продемонстрированным Ярославом Бекишем. По мнению Егорова, идеологии можно комбинировать, встраивать одну в другую, формируя тем самым сложную многоуровневую систему ориентации в мире.
Экологический апокалипсис перестал быть будущим, неотвратимым в линейной последовательности графика, и превратился в идею, помогающую ориентировать в настоящем. Переописанный, он оказался переносим, и работу конференции парализовать не смог. Что и показал второй её день.
Мечта-Беларусь собрала не два, а три доклада. Взгляд из прошлого и из будущего, обозначенные в названии панели, дополнил «взгляд из настоящего». Так можно обозначить выступление Игоря Бобкова, отвечающего на актуальный вызов войны между нашими соседями. Две утопии, окружающие сегодняшнюю Беларусь – это российская утопия новой империи и украинская утопия антиколониальной войны. Утопией Беларуси могла бы стать деконструкция имперского способа мышления, того способа мышления, который аннексировал Крым. Сегодня нужно место, откуда могла бы вестись эта деконструкция, и язык, который позволил бы её осуществить. Восточная Европа (Беларусь) и язык постколониальной теории – вот база утопии, которую предлагает Игорь Бобков для Беларуси. Мицкевич, Купала, Абдиралович, Самойлов, Поздняк – мы накопили огромный опыт осмысления империи и сопротивления ей. Нам необходимо вообразить такое будущее, в котором вечное возвращение имперского мышления будет остановлено. И сделать это возможно только вместе с соседями, в частности, вместе с российскими и украинскими интеллектуалами.
Татьяна Щитцова представила «взгляд из прошлого», прочитав мечты о нации Игната Абдираловича так, как Фуко читал Канта. «Адвечным шляхам» продуктивно рассматривать как текст, гомологичный эссе «Что такое просвещение?». На свой вопрос Кант отвечает: «просвещение есть самостоятельное пользование собственным разумом». Абдиралович задается иным вопросом: «что такое нациотворчество?» Его ответ – «совместное творчество» – как и ответ Канта, стремится быть универсальным. Однако во время Абдираловича Просвещение как доктрина уже не работает, но остается, в терминологии Фуко, «установкой модерности». Новация Абдираловича заключается в работе с идеей текучести, льющихся форм – задолго до Зигмунда Баумана и его «текучей модерности». Абдиралович может стать интеллектуальным ресурсом в разработке идеи текучести, если удастся очистить его методологические решения от установки модерности. Три идеи Абдираловича подчеркнула Татьяна Щитцова. Во-первых, исторической спецификой опыта беларусского народа объявляется interregnum, междуцарствие, понимаемое не как переходный период, но как особый хронотоп. Становление является свойством живого, а значит, самоопределение должно совершаться не через выбор определенности, а через историческое воспроизводство неопределенности. Вторая идея Абдираловича, выделенная докладчицей – неэссенциалистская концепция национального проекта, преодолевающая оппозицию примордиализма и конструктивизма. Не «что» беларусов, а их «как» становится универсальным основанием. Наконец, третья значимая идея – это способ работы с будущим, который демонстрирует Абдиралович. На уровне риторики он остается верен социальной телеологии модерна, но на уровне методологии идея текучести предполагает отказ от телеологии. Льющиеся формы смещают акцент на настоящее, текучесть понимается как несвязанность никаким общим телосом. Это аскетичный способ работы с будущим, он не предполагает интервенций в будущее, его «колонизации», он позволяет будущему удивить нас.
Будущее удивило немедленно: доклад Ивана Сухий сорвал искренние аплодисменты. В своей «иронической утопии» (как обозначила этот жанр Татьяна Щитцова) он сделал то, на что накануне не решилась Ирина Дубенецкая: обрисовал Беларусь 50 лет спустя. Эта Беларусь входит в пятерку мировых экономических лидеров. Основной доход страна получает от IT-сектора. Главный её ресурс – креативная молодежь стран постсоветского пространства, которую Беларусь «втягивает» как воронка. Новый лидер государства – Николай Лукашенко – получил образование в Европе, где заразился идеями экологического фундаментализма. Придя к власти, он приложил все усилия, чтобы страна превратилась в «силиконовое болото». Беларусь знаменита производством софта для 3-го сектора, с помощью которого удается координировать сложные человеческие потоки и решать задачи по самоорганизации волонтеров в таких проектах, как восстановление территории после демонтажа Островецкой АЭС.
Парадоксальным образом нарочитое фэнтези Ивана Сухий оставило впечатление реалистичной перспективы. Все намеченные в докладе линии развития продолжают тенденции, которые можно наблюдать в Беларуси сегодня, в частности, иммиграция IT-специалистов действительно растет.
Последняя панель конференции продолжила рецепцию Абдираловича. Его льющиеся формы стали ресурсом мышления и для Михаила Боярина. Свои базовые различения докладчик заимствовал из лингвистики. Возводить форму будущего времени к глаголу «быть» значит превращать разговор о будущем в разговор об онтологии. Однако возможна иная этимология: возводить форму «буду» к слову «будх», означающему «понимать, возбуждать». Как правило, будущее время в языках образуется через действие, которое управляет другим действием. Управляющие действия – это либо желание и воля (I will be), либо движение (I’m going to be). В таком случае говорить о будущем значит говорить о субъекте. Будущее всегда чье-то. И вопрос о будущем Беларуси – это вопрос о национальном проекте, вопрос о том, чего хочет нация. Нация может стремиться к тому, что делает ее равной другим нациям, например, иметь собственную валюту или собственную армию. И она может стремиться к тому, что выделяет ее среди других, составляет ее уникальность. Такое требование уникальности выдвигает Абдиралович, когда призывает выстроить беларусскую культуру на ее собственных основаниях, воплотить ее в новой, нами созданной форме. Заложить свои основания и выстроить себя на них значит стать Культурой Великого Стиля. Призыв Абдираловича совпадает с текущим вызовом. До сих пор трансляция беларусской культуры обеспечивалась деревней. Обучение беларусскому языку построено так, что требует наличия бабушки в деревне. Но такой бабушки больше нет. Деревня перестает выполнять функцию трансляции культуры. Народные песни сегодня учат через youtube. Культура теряет свою почву, а значит, необходимо выстроить для нее новую опору – на ином принципе, как того и хотел Абдиралович. Все прежние формы культуры экспонировались фрагментарно, в музеях и библиотеках, но живую целостность создавала только деревня. Сегодня культуру-музей должна сменить культура-сумма технологий, место культуры-тезауруса должна занять культура-грамматика, которую при необходимости можно перевезти с собой хоть на Марс. Ведь беларусским станет то, что создано по беларусским правилам.
Порыв на Марс уравновешивался следующим докладом, выполнившим «заземляющую» функцию для всей конференции. Михал Анемпадистов исходил из того, что будущее вырастает из прошлого. Нация и культура вырастают из того, что им предшествовало – из природы. Биоразнообразие органично дополняется культуробиоразнообразием. Город вырастает из ландшафта, на котором построен. Значит, чтобы планировать, мы должны знать, кто мы есть и какими ресурсами располагаем. Доклад стал историческим обзором ресурсов, доступных беларусам для осмысления пространства и времени (от мифологического свитка, который нельзя разворачивать до конца, до географии Смолича 1917 г.). Культура может развиваться только на собственной почве. Она может захватывать и новые пространства: языка, стандартов производства, социальных сетей. Большое число пространств, в которых разворачивается культура, говорит о ее силе.
Вернувшиеся на землю, участники конференции занялись подведением итогов. Главным результатом стало осознание новых проблем: язык мышления о будущем оказался слабо разработан. Такие термины как «утопия» могут нерефлексивно восприниматься исключительно в негативном ключе. Порой при решении задачи построения образа будущего автоматически срабатывает шаблон «думать о будущем означает строить прогнозы». По-прежнему открытыми остались вопросы о границах воображения и возможности коллективного воображения. Поскольку постановка проблем является для интеллектуалов куда большей доблестью, чем их решение, длинный список новых вопросов говорит о том, что конференция была продуктивной.
Виолетта Ермакова