Владимир Мацкевич – беларусский философ и методолог, основатель Летучего университета.
Летучий университет уже более четырех лет живет и развивается. Летучий университет создан нами, нами же управляется и развивается. Понимаем ли мы, как он создан, как управляется, как развивается? Это странный вопрос, потому что, как же мы можем не понимать того, что сами сделали и делаем! И тем не менее, вопрос не только имеет право быть заданным, но и является принципиальным, и совсем не простым. Непонятность начинается с подлежащего, выраженного местоимением «мы». Кто такие мы, которые создали Летучий университет, кто управляет им и развивает его?
Летучий университет представляет собой яркий пример самоорганизации. Нет, и не было внешнего заказа на создание Летучего университета. Т.е. никто «нам» не поручал создать Летучий университет, никто не придумывал и не передавал «нам» проект Летучего университета. Что это значит, почему я должен это говорить? Это значит, что нет никого во всем мире, кто мог бы осуществить приемку работ, мог бы определить то, или не то «мы» сделали, сотворив Летучий университет. Никто вне Летучего университета не может, сверившись с проектом, выявить отклонения, ошибки или несоответствия в том, что получилось. Никто, кроме «нас» самих. Именно поэтому мы можем утверждать, что Летучий университет возник в результате самоорганизации и самоуправления.
А если это так, то какие у нас могут быть проблемы с самоуправлением и самоорганизацией? Все хорошо, вроде бы.
Но все выглядит иначе, если зайти с другой стороны. Ведь из того факта, что для Летучего университета не было внешнего заказа и проекта, не вытекает, что заказа и проекта не было в принципе! Был и заказ, был и проект, ну, или, самозаказ, замысел, и автопроект. И сейчас, глядя на то, что получилось, на Летучий университет образца 2014 года, «мы» должны и можем сравнивать существующий Летучий университет с первоначальным замыслом, самозаказом и автопроектом. Сравнивать с тем, чтобы принимать решения относительно того, как этим самым Летучим университетом управлять, в каком направлении развивать. Сравнивать, чтобы спросить самих себя: А по праву ли Летучий университет называется университетом?
И вот тут-то и начинаются сложности с тем, кто такие «мы»? Не надо торопиться отвечать на этот каверзный вопрос. Сначала попробуем понять его каверзность.
Первая каверза состоит в том, что, отвечая на этот вопрос без объективации его, легко впасть в воспитательный пафос, начать чего-то требовать друг от друга, выяснять отношения и оценивать персональные вклады. Это самое глупое, из того, что мы можем сделать, отвечая на такие вопросы.
Другая каверза состоит в опасности сегрегации сообщества на разные страты, классы или статусы, на «мы и они», или «мы и другие», на имеющих право выносить оценки и суждения, и не имеющих такого права. И дело вовсе не в том, что такая сегрегация или стратификация плохи сами по себе, или аморальны. Наоборот, аморальным является отсутствие «цветовой дифференциации штанов» в университете. Если в университете все равны и равноправны, то, во-первых, нет никакой разницы в проектах, замыслах и заказах: если все равны и равноправны, то и проекты и предложения по развитию университета так же равны и равноправны. Но, «мы» с этим согласиться не можем. Поэтому, во-вторых, если все равны и равноправны, то никто ни у кого не может учиться и научиться: у преподавателя свое мнение, у слушателя свое. Одно мнение не лучше другого. Этот псевдо-эгалитаризм настолько противен самому духу и смыслу университета, что и критиковать его неприлично.
Нужно сделать оговорку: я ничего не имею и против эгалитаризма как такового. Например, в сфере неформального образования, в разного рода тренингах, шведских кружках, опен-спейсах и т.п. Применительно ко всем этим формам я даже воздержусь от характеристики псевдо-эгалитаризм. Но это в тренингах и кружках, а не в университете. Правда, в университете тоже может быть место неформальным отношениям, клубам, кружкам и т.д., но только место, отделяемое от всех других мест. Парадоксальность университетского или академического сообщества в том и состоит, что при высочайшей уровневой структурированности сообщества в нем культивируются эгалитарные формы общения и взаимодействия. Будучи элитарным, стратифицированным, даже эшелонированным по содержанию и сути своей, университетское сообщество демократично и эгалитарно по форме.
Но это почти лирика, а что это значит практически? А практически это значит, что любой член университетского сообщества потенциально может (и даже должен) принимать участие в управлении университетом, решать самые принципиальные вопросы его развития. Любой может, но не каждый сможет. А как же решается этот, кажущийся таким простым, вопрос: «Кто из тех, кто может – сможет?» Как этот вопрос решается, но не кем он решается.
Потому что, если мы поручим кому-то решать, кого допускать к управлению Летучим университетом, а кого не допускать, мы своей волей отказываемся от воли и устанавливаем произвол, диктатуру и тоталитаризм.
Или, наоборот, если мы оставляем этот вопрос без решения, мы учреждаем охлократию и произвол другого типа. Попробую пояснить, в чем состоит этот произвол другого типа. Вот мы приехали на проектную сессию Летучего университета, чтобы обсуждать его будущее, перспективы развития на ближайший период. Можем ли мы, обсудив наше будущее и перспективы, принимать решения об этом будущем? Имеем ли мы на это право? Ведь на проектную сессию приехали те, кто захотел, но не все, кто захотел, а только те из захотевших, кто смог, кому позволили обстоятельства. Часть из хотевших не смогли приехать. Те, кто не приехал, делегировали ли приехавшим право решать без них, и за них? Неизвестно, поскольку никто никого об этом не спрашивал. Собравшиеся на проектную сессию не получили никаких полномочий, значит, любые «наши» решения здесь и сейчас могут быть оспорены теми, кто сюда не приехал. На каком основании эти решения могут быть оспорены (это вовсе не значит, что они будут оспорены, просто могут)? На том основании, что не приехавшие сюда, не участвующие в обсуждении здесь и сейчас, могут считать себя частью сообщества Летучего университета. Одна часть сообщества неправомочна принимать решения за другую часть, т.е., не правомочна представлять или замещать собой все сообщество. Все «мы» в сообществе Летучего университета можем управлять и решать независимо от того, в каких мероприятиях Летучего университета «мы» принимаем участие, а в каких нет. Можем, если сможем. Можем, если отдаем себе отчет в своем праве управлять и принимать решения.
С одной стороны, Летучий университет представляет собой яркое воплощение идеи и принципа самоорганизации и самоуправления, с другой стороны, мы совершенно не готовы ни к какому самоуправлению, поскольку ничего не понимаем про то, как реализовать право каждого на управление и принятие решений. И пока «мы» не разберемся с тем, кто такие «мы», «мы» будем оставаться в этом положении: быть в праве и не реализовывать это право, мочь и не мочь одновременно, мочь в принципе и не смочь ни в какой конкретной ситуации.
Разбираясь с тем, что такое «мы», кто такие «мы», попробуем разделять несколько онтологических пластов или уровней сообществ, или того, к чему применимо местоимение «мы».
Любые человеческие сообщества воображаемые, в одной своей ипостаси, и материализованные, в другой. Но отношение между имагинативностью или виртуальностью и материализацией сообществ может быть разным. Разберем несколько идеальных типов:
Социальные или символические отношения в сообществе;
Деятельностные или позиционные отношения в сообществе;
Коммунальные или эмпатические отношения в сообществе;
Рефлексивные или игровые отношения в сообществе.
Социальные отношения в сообществе Летучего университета достаточно многообразны.
Одни социальные связи, роли и статусы проникают в Летучий университет из внешнего контекста и являются фоновыми. Мы принципиально маргинальны в беларусском социуме. В одной из версий замысла Летучий университет создавался для уволенных из официальных учреждений профессоров и преподавателей, и для тех слушателей, которые не удовлетворены тем, что получают (или получили раньше) в образовательных учреждениях, имеющих официальный статус. Мы маргиналы, поскольку не собираемся проходить аккредитацию и лицензирование, более того, не смогли бы их пройти, даже если бы захотели. Хотя у нас есть практически все для формальной аккредитации и лицензирования: достаточное количество кандидатов и докторов наук, арендованные помещения, заимствованные или оригинальные учебные программы и планы и т.д. Но, мы не хотим признавать внешние социальные статусы в своем сообществе. Докторские и кандидатские степени членов нашего сообщества не дают их носителям никаких преимуществ и прав внутри сообщества. Социальные статусы в нашем сообществе расставляются иначе, чем в окружающем нас социуме. Люди со статусом преподавателей во внешнем мире могут быть слушателями в нашем университете, как и наоборот.
Маргинальность сообщества Летучего университета не делает его асоциальным. Это альтернативная социальность. В нашем сообществе устанавливаются достаточно обычные социальные отношения и стратификация, отличие только в том, что мы не переносим статусы и роли из внешнего социума в наше сообщество. Символические статусы в Летучем университете расставляются по собственным основаниям и критериям. Но эти критерии и основания не описаны и не являются достоянием всех и каждого. Именно поэтому, далеко не каждый уволенный из вуза профессор или преподаватель может влиться в Летучий университет, стать одним из «нас», хотя Летучий университет создавался во многом именно для этой социальной группы. Требуется индивидуальное согласие каждого на отказ от социальных ролей статусов и социального капитала во внешнем социуме и приобретение всего этого заново в Летучем университете. Поэтому любой уволенный из вузов или научных учреждений преподаватель может войти в сообщество Летучего университета, но не каждый на это решится. А уж тем более, работающий в официальных вузах. Не каждый решится на пересмотр и переустановление своего социального статуса и накопленного социального капитала.
Причем в сообществе Летучего университета происходит конвертация социального и символического капиталов, приобретенных во внешнем социуме, во внутренний статус и капитал сообщества, но никто не знает правил этой конвертации, текущего «обменного курса», так сказать. Не только никто не знает, но мы и не заботимся о том, чтобы такой «обменный курс» установить или определить. Это порождает множество забавных случаев и даже микроконфликтов в конкретных ситуациях.
Социальные отношения в Летучем университете и отношения с внешним социумом могут стать хорошим материалом для проблематизации социального знания у членов сообщества Летучего университета и для исследований в социологии и социальной философии, для получения и накопления знаний о современном социуме.
Деятельностные отношения в Летучем университете представляют собой комплекс проблем, от организации самой деятельности до самоорганизации индивидуального сознания самих деятелей. Проблемы начинаются с не-разведения позиций заказчика и подрядчика на создание Летучего университета. Обе эти позиции собираются на одном «мы», а, значит, требуют интериоризации функций постановки целей и задач, исполнения, контроля исполнения, приемки и оценки работ одним субъектом. При разведении этих позиций на разных субъектов возможна нормированная и привычная коммуникация в процессе совместной деятельности, при собирании этих позиций на одном субъекте, коммуникация требует слишком высокой критичности, рефлексивности и самоконтроля. Скептицизм в процессе реализации Летучего университета и его функционирования достигает такого уровня, что при наличии внешней критики может полностью парализовать деятельность. Каждый отдельный участник процесса реализации и функционирования Летучего университета сталкивается с проблемами перманентного самоопределения в позиции на каждом шаге реализации и в каждом такте коммуникации.
Эти трудности усугубляются отсутствием законченного проекта Летучего университета или сформулированного принципиального и технического задания. Проектирование и замысливание Летучего университета продолжается параллельно с его реализацией, а последние несколько лет еще и с его функционированием. Поэтому каждый индивидуальный участник собирает на себе не только позиции заказчика и исполнителя, но и проектировщика, администратора, преподавателя или слушателя, контролера и арбитра. Это выше человеческих возможностей – собрать на себе весь набор необходимых и достаточных позиций, собрать и удерживать их на себе индивидуально, на другом человеке, и на сообществе в целом. Отсюда постоянная путаница в местоимениях первого и третьего лица в коммуникации. Путаются «я» и «мы» в разных наборах позиций, и «он» и «они» на каждом шаге реализации, и коммуникации в процессе реализации, функционирования, и это ведет к позиционным конфликтам и конфликтам интерпретаций. Каждой из деятельностных позиций присущ свой тип интерпретации замысла и оценки реализации. Конфликт интерпретаций разворачивается как между участниками коллективной деятельности по реализации и функционирования Летучего университета, так и в индивидуальном отношении каждого из членов сообщества. Все это ведет к соблазну нерефлексивно подменять и путать категории «мы», «вы» и «они». Причем путаница эта выражается в разных модальностях: «Мы хотим, а вы должны, но они не делают!» И все эти три местоимения относятся к одному деятельностному субъекту, который хочет, т.е. имеет проект, замысел и заказ, который сам же (поскольку больше некому) должен воплощать эти проект, замысел и заказ, и он же пользуется результатами. И все то же самое, если все наоборот: «он» же («вы», «мы») не хочет, не должен или не воплощает, не умеет пользоваться».
Казалось бы, чего проще, нужно просто навести порядок в деятельностной структуре, развести субъектов по позициям стейкхолдеров, заказчиков, подрядчиков, пользователей, бенефициариев, и т.д.? Однако, во-первых, это не так просто, во-вторых, для «нас» это невозможно. Если это сделать, то потеряет смысл субъективация сообщества Летучего университета. Современный «университет в руинах» именно так и построен, по правильным деятельностным схемам, с устремленностью к максимальной эффективности. В этом его сила, и слабость. Причем слабость такова, что он перестает быть автономным университетом, а становится придатком сферы услуг и потребления. К чему это приводит, мы много раз разбирали и анализировали.
Символическая ритуальность социальных отношений входит в противоречие с нормосообразностью и целесообразностью деятельностных отношений и требованиями деятельностной эффективности, порождая ряд конфликтов и напряжений.
Коммунальные отношения составляют значительную часть любого сообщества. Дружба и неприязнь, симпатия и антипатия, соперничество, конкуренция и многое другое, что разворачивается в том, что Зиновьев называет человейником. Непосредственные коммунальные отношения разворачиваются в малых группах и коллективах, но их влияние простирается и на очень большие группы. Чем выше социальный капитал члена сообщества, тем больше коммунальных отношений на нем сосредоточено, чем влиятельнее человек в деятельностной позиции, тем сложнее преодолеваются коммунальные обстоятельства.
Коммунальные отношения могут перерастать в социальные при расширении сообществ и институционализации деятельности, но в любом случае они сохраняются в малых группах, из которых складываются большие сообщества, такие как университетские.
Хорошие, позитивные коммунальные отношения могут способствовать развитию деятельности и ее эффективности, а негативные могут мешать. Рост и развитие сообществ и деятельности затрудняют сохранение позитивных коммунальных отношений. А затруднения, неудачи, препятствия в деятельности и в развитии создают многочисленные коммунальные конфликты и напряжения.
Особый случай составляет замещение коммунальными отношениями социальных и деятельностных отношений. Такого замещения не избежать в маргинализованных сообществах и в сообществах, которые подряжаются делать нечто ненормированное, просто новое, не имеющее прототипов и образцов. В таких случаях поддержание позитивного тонуса коммунальных отношений вырастает в самостоятельную задачу.
Тогда к требованиям символической ритуальности социальных отношений, к деятельностной эффективности и нормосообразности добавляются требования модальности коммунальных отношений. Все три группы требований (противоречивых самих в себе) создают предельно противоречивый контекст и фон существования сообщества и каждого его члена в отдельности.
Рефлексивные отношения редко становятся предметом особой заботы управленцев или деятелей, озабоченных развитием и становлением систем деятельности. Эти отношения либо есть, и тогда в сообществе существует ядро или малая группа, которые способны выдвигать перед самими собой и перед сообществом в целом задачи на развитие, предлагать проекты и программы. Либо таких отношений нет, и тогда проблемы развития исчезают сами собой.
Требуя от участников сообщества Летучего университета рефлексивного и игрового отношения к самому Летучему университету, к его замыслу и реализации, к самим себе и к сообществу, мы ставим людей в очень трудное положение. Настолько трудное, что практически ни у кого нет средств, инструментов и образцов деятельности, не говоря уж об средствах, инструментах и образцах игры. А мы выдвигаем перед членами сообщества Летучего университета именно такие требования, если ставим задачу самоуправления и самоорганизации.
Ведь самоуправление и самоорганизация в наших условиях требуют сборки деятельностных позиций, отмены старых социальных статусов и конвертации социального капитала в новые социальные отношения, поддержания положительной модальности коммунальных отношений среди мало знакомых между собой людей с инерцией старых социальных и коммунальных противоречий. И при всей сложности этих задач нельзя забывать об институционализации Летучего университета, его эффективности и конкурентоспособности, а также о выполнении миссии и призвания.
Для тысяч культурных инициатив и социальных инноваций такие требования невыполнимы. Если развитие в социальной истории и культуре все же встречается, то оно становилось возможным, либо благодаря счастливому стечению обстоятельств, либо потому, что процессы такого рода оестествляются и протекают без понимания участников.
Почему же мы можем рассчитывать на исключение из исторической нормы? Откуда у нас такие амбиции?
Во-первых, мы многое знаем о рефлексии и игре, чего не знали деятели, трикстеры, инноваторы былых времен.
Во-вторых, исследовательские, деятельностные, программные и игровые цели и задачи, которые мы ставим перед собой замысливая и реализуя Летучий университет комплиментарны тому представлению о содержании образования, которое мы закладываем в проект Летучего университета.
В-третьих, благодаря своей маргинальности, деятельностной аморфности и хорошему климату коммунальных отношений мы можем себе позволить ставить перед собой задачи такого уровня.
В-четвертых, мы всегда можем свернуть самоуправление и самоорганизацию и некоторое время держаться за счет управления и заданной нормированной организации, пока не выйдем на новый уровень игры.
А вот анализ и рефлексия игры в Летучий университет – это уже совсем другая история.