Тексты были написаны и опубликованы в персональном блоге Владимира Мацкевича в «Живом Журнале» в декабре 2010 года. Поводом для их написания стал очередной виток обсуждения места и роли интеллектуалов в Беларуси на одном из экспертных беларусских ресурсов – сайте «Наше мнение».
Рейтинги в интеллектуальной среде – вещь необходимая, но невозможная. Почти оксюморон.
Сначала – почему невозможная: в силу природы мышления. Мышление коллективно или интерсубъективно. Это с огромным трудом понимается философами, совершенно не понимается психологами, и об этом редко задумываются прочие интеллектуалы и обыватели. Для возникновения мышления и его существования необходим более чем один субъект, субъект не делится на части, поэтому – минимум двое. Условием существования мышления является диалог, а диалог предполагает равенство участников. Полилог тоже. Люди никогда не равны, но в отношении мышления выравниваются.
Ну а необходимость рейтингов диктуется природой человека. Об этом даже и распространяться не надо.
Так что же делать с рейтингами в таком случае? Проводить или не проводить? Сравнивать, кто из интеллектуалов интеллектуальнее, или не сравнивать? Ответ простой: проводить и сравнивать, но не придавать этому значения. Нет в рейтингах объективного значения, но есть в них глубокий субъективный смысл. Этот смысл и надо искать, а найдя его – понимать.
Собственно, с первого рейтинга интеллектуалов, или, как тогда выражались, мудрецов, начинается легендарная история европейской цивилизации и европейского мышления. Говорят, что давным-давно в Дельфах с неба свалился треножник, прямо на головы бедных древних греков. И на том треножнике на чистом греческом языке было написано: «Мудрейшему!» Общегреческого ВАКа[1] в те времена не было, а до учреждения Нобелевской и Шнобелевской премий оставалось более двух тысячелетий, поэтому у греков возникла проблема – кому же предназначен сей приз? Те, кому он свалился на голову, точно знали, что не им, поэтому упаковали треножник в посылку и отправили Фалесу. Сам Фалес в этот момент пребывал в упадническом настроении, никак теорему свою доказать не мог, и предавался самокритике. Знаете, как это бывает? Расстроится человек, когда у него что-то не получается, и ругает себя последними словами типа: «тупица, дебил, даже на конкурсе дебилов ты занял бы только второе место, потому что ты дебил…, и т.д.». И вот, не дочитав сопроводительную записку, Фалес заворачивает треножник обратно в целлофан и отправляет Питтаку (а может, Бианту или Периандру[2], не помню точно). Тот, получив пакет, уже по своим причинам отправляет его еще кому-то. Так треножник, предназначенный мудрейшему, обошел человек 12-15, которых потом назвали семью греческими мудрецами для ровного счета, и вернулся к Фалесу. К этому моменту Фалес уже доказал свою теорему и прыгал от радости с криками: «Эврика! Я гений!» – и все такое. В таких случаях грекам положено богам жертву в благодарность приносить. Тут треножник и пришелся кстати: «На тебе, Аполлоша, чего мне самому не нужно!» И отправил Фалес треножник обратно в Дельфы, где он хранился в запасниках как доказательство, что можно и иначе проводить рейтинги, не по-бабски. А как по-бабски, это все грекам еще Гомер рассказал; про то, как трем блондинкам попало в руки яблоко с надписью «Прекраснейшей!». Бабы перессорились, позвали рефери, учредили коррупцию среди судей – в общем, все закончилось Троянской войной, где всех греческих героев перебили[3].
С тех пор никому не удается провести рейтинг по первому сценарию – за основу взят бабский сценарий с вариантами, будь то конкурс «Мисс Вселенная» или Нобелевская премия. Правда, иногда проводить рейтинги поручают социологам, но с тем же успехом.
Но греки были умными, они понимали, что нужно действовать как-то иначе, поэтому придумали соревновательность и агональность. Решать, кто есть кто, кто быстрее, сильнее, умнее, должны те, кто на это претендует, и решать это можно в борьбе, игре, соревновании. Благо традиционные Олимпийские игры служили им хорошим примером. В интеллектуальной сфере соревнование проводится в виде диспутов между претендентами. И это правильно. Так агональность стала обязательным компонентом интеллектуальной жизни и деятельности.
Хочешь считаться первым интеллектуалом – переспорь всех, кто готов претендовать на то же самое. Можно иначе: возьми нерешенную задачу, недоказанную теорему, трудную проблему – и реши первым, докажи первым. Все очень просто. И так интеллектуалы жили и соревновались тысячи лет, от софистов до схоластов. Но потом все начало портиться. Соревноваться трудно. А кроме того, победа не страхует от того, что придет кто-то амбициозный и талантливый и победит тебя в следующем диспуте, решит еще более сложную проблему, докажет две теоремы и т.д.
Поэтому интеллектуалы стали придумывать всякие симулякры, эрзацы. Стали клянчить у монархов назначения их самыми умными, придумали пожизненные ученые степени и звания. Все ради того, чтобы не спорить, не доказывать, не мыслить.
Уже давно перестали защищать диссертации. Вместо защиты – диспута с оппонентами и критиками – организуются социальные структуры, наполняются бюрократическими процедурами. Ученые степени присуждаются на основании социальных статусов и коммунальных отношений. В результате стали исчезать научные и философские школы – просто состав интеллектуальных коллективов опустился ниже критического уровня, за которым мыслить уже просто невозможно.
Деградацией школ и коллективов (университетов, академий и др.) дело не закончилось. Стали деградировать институты науки и философии как таковые. Ведь и они существуют только в дискуссиях и спорах – школа против школы, направление против направления, подход против подхода. Побеждают и выживают самые сильные и умные. А поскольку качество людей в школах и коллективах стало падать, сами школы и коллективы перестали соревноваться, чтобы не позориться.
Наверное, это еще не затронуло все науки и все существующие интеллектуальные группы. Ну и слава богу, если так.
Но эта деградация не способна совсем уничтожить мышление, интеллектуалов и интеллектуальные сообщества. Просто они начинают жить вне официальных институтов. Так было уже в Древней Греции. Когда деградировали старые интеллектуальные центры в Малой Азии и в Италии, интенсивная интеллектуальная жизнь – с агоном и спорами – переместилась в Афины. Когда Академия или Ликей впадали в маразм, мысль билась в других школах. Так было и в Новое время. Пока университеты XVI–XVII веков предавались пустым дебатам в рамках устаревшей схоластики, мышление и науку развивали группки ученых при дворах итальянских городов, в академиях, в кружках. Возникла неформальная «республика ученых». Люди науки только в XVIII веке «отвоевали» университеты у старорежимных начетчиков.
Так всегда было и всегда будет. Формы и нормы интеллектуальной деятельности автономны от социальных форм и норм. Как только в каких-то институтах социальное и коммунальное начинает доминировать над мышлением, интеллектуалы уходят в маргиналы и там выращивают новую социальность, автономную от окружающего социума и адекватную культивируемому мышлению.
Интеллектуальные сообщества, основное ядро которых составляют творцы нового и хранители традиций мышления (а не социальных ритуалов), рано или поздно отказываются от неравной борьбы с закосневшими официальными структурами. Ученые звания и степени перестают ими цениться, поскольку за ними уже ничего не стоит – ни новых знаний, ни здоровых и жизнеспособных традиций.
Все знают, что человека нельзя назначить писателем или артистом. Но можно присвоить ему звание заслуженного артиста или сделать лауреатом каких-нибудь премий и рейтингов.
А с учеными разве не то же самое? Можно назначить кого-то директором института, можно ректором университета, академиком или президентом академии, но никого нельзя назначить ученым. До поры до времени слова «академик» и «ученый» были просто разными характеристиками: встречались ученые без степеней и званий, были академики, не имеющие отношения ни к науке, ни к мышлению. Но рано или поздно эти вещи начинают не просто не совпадать, но противоречить друг другу. И такое время, кажется, уже пришло: сегодня академик (в гуманитарном знании почти на 100%) – точно не ученый и не философ, а философ и ученый редко может получить кандидатскую степень, а о докторской и о звании академика не должен даже и мечтать.
Но ведь рейтинги нужны! И сами интеллектуалы должны знать, кто есть кто, кто чего стоит, и общество должно «знать своих героев». Как же быть? А так же, как было всегда – спорить и доказывать. Спорить друг с другом и доказывать друг другу, а также Urbi et Orbi[4] справедливость своих идей.
Спорить об идеях, о содержании, а не препираться в коммунальном режиме. А споры и диспуты интеллектуалов требуют особого этоса – заинтересованности в содержании. В этом этосе есть свои доблести и свои пороки. В этом этосе есть свои рыцари и подонки. Не стану сейчас описывать этос интеллектуалов, но о нем стоит начинать говорить. Ведь иначе мы дойдем до страшных вещей. Уже дошли. Когда сегодня кто-нибудь поднимает проблему плагиата, то большинство ученых и академиков просто не видят в плагиате ничего плохого. Это признак глубокой деградации.
Этос интеллектуала, как и этос рыцаря, выкристаллизовывается в агоне. Правила и нормы интеллектуала – это правила и нормы агона. Так, оспаривая идею, спорить нужно с автором. Значит, автора надо цитировать, на него надо ссылаться, поскольку интеллектуальные дискуссии чаще ведутся заочно, в статьях и публикациях. Стыдно не знать, кто до тебя уже высказал идеи, которые ты сам отстаиваешь. Ну и многое другое.
Но об этом уже в другой раз.
Интеллектуал, помимо всего прочего, характеризуется тем, что постоянно встает перед мучительным выбором. Здесь важны оба слова: выбор и мучительный. Выбирать приходится всем и всегда, но для большинства людей выбор в значительной степени предопределен воспитанием, культурой, социальными условиями и коммунальным окружением. Даже будучи предопределенным, выбор может быть мучительным, особенно если приходится отказываться от чего-то дорогого и привычного, но в большинстве случаев выбор обычного человека делается автоматически, в силу сформировавшихся стереотипов и привычек. Другое дело интеллектуал. У интеллектуала тоже множество привычек и стереотипов, но в силу рефлексивности и широты взглядов он все ситуации воспринимает как индивидуальные, отягощенные множеством новых обстоятельств, затрудняющих применение привычек и стереотипов. Там, где обыватель выбирает не задумываясь, интеллектуал долго анализирует и проблематизирует. Проблемы встают перед интеллектуалом даже тогда, когда обывателю все представляется очень простым.
У будущего интеллектуала проблемы начинаются еще в школе. Он настолько заинтересован в содержании изучаемых предметов, что предпочитает с ним разбираться, а не заучивать то, что предлагает учитель или учебник. Он видит сложности в том, что учитель подает как простое и понятное. Поэтому перед будущим интеллектуалом в школе встает первый мучительный выбор – соответствовать требованиям учителей и быть как все, что будет щедро оплачено пятерками, или идти своим индивидуальным путем, платя за это своими тройками. Будущие интеллектуалы иногда выбирают путь троечника, чтобы не принимать социальных требований; правда, могут быть и отличниками, но это отличники «себе на уме» или «с фигой в кармане».
Потом проблемы усложняются. Будущий интеллектуал должен выбрать или путь социального восхождения, или иллюзорную интеллектуальную свободу. Выбирая свободу, он вообще отказывается от усвоения социально приемлемых путей приобретения знаний, рискуя выпасть в маргиналы. Очень многие этим и заканчивают: это несостоявшиеся интеллектуалы – городские сумасшедшие, «рабочие профессора» и т.п.
Если же будущий интеллектуал выбирает дальнейшую социализацию и карьеру, ему приходится адаптироваться, учиться совмещать собственные размышления с принятыми в социуме образом мысли и образом действия. Поэтому в ВУЗе интеллектуал либо проявляет активность в общественной деятельности, в спорте или в науке за рамками учебного процесса, либо выбирает путь «очкарика» или «ботаника». В последнем случае снова приходится говорить о несостоявшемся интеллектуале. «Очкарик» и «ботаник» выпадает из социальной жизни в особую нишу, изобретенную обществом для защиты от интеллектуалов, – в абстрактное удовлетворение любопытства за государственный счет. Современная наука – как в университетах, так и в академиях наук – это гетто для интелей. Им позволяют там резвиться и больно бьют каждого, кто пытается вырваться за пределы гетто, выйти в реальный мир. Ученые в таких гетто заняты самоудовлетворением и самообеспечением. Они сами себе придумывают проблемы, сами себя читают и критикуют, сами создают специальные мифы о том, почему им не следует выходить в реальный мир. Это касается как естественников и технарей, так и математиков, философов и гуманитариев.
О социализации интеллектуалов можно рассказывать долго, это особый мир приключений, взаимодействие академических банд, коммунальные игры и правила социальной защиты мирка «академических свобод». Но, с моей точки зрения и по имеющемуся у меня опыту участия во всем этом, это все совсем не интересно, не заслуживает внимания.
Все сделанные до сих пор выборы еще не делают человека интеллектуалом, они только позволяют продолжить путь. Это все выборы потенциального интеллектуала. До поры до времени будущий интеллектуал, не отказываясь от собственного пути, обязан жить в мире с обществом. Ранний разрыв с обществом не позволит интеллектуалу выйти на стартовые позиции, не позволит занять рефлексивную позицию по отношению к социуму. С детства до зрелости у будущего интеллектуала возникает множество возможностей отказаться от какого-то одного образа социального существования, но он сразу же оказывается в другой социальной нише: выходя из одного социального статуса в системе, он вынужден принять другой социальный статус. Не поступив в ВУЗ, умный юноша должен принять определенный социальный статус, предзаданный ему социумом. То же самое, если он не заканчивает ВУЗ или не защищает диссертацию. Руководствуясь в жизни только собственными установками и правилами, интеллектуал обязан достичь такого положения в обществе, которое признается самим обществом как высокое. Ну или достаточное для того, чтобы само общество было вынуждено считаться с интеллектуалом как личностью.
Предположим, что интеллектуал состоялся, он достиг определенного положения в обществе, стал признанным ученым, писателем, журналистом, политиком, религиозным деятелем или еще кем-то. Т.е. сумел решить проблему Григория Сковороды, который велел написать на своем надгробии: «Мир пытался меня поймать, но не поймал». Будущий интеллектуал достиг определенного социального положения и сумел избежать того, чтобы социум навязал ему свои стандарты, стереотипы и привычки. Что он теперь будет делать? Снова мучительный выбор. И снова большой риск не состояться. Можно ведь конвертировать все, чем владеешь, в деньги, в славу и почет. Очень многие выбирают этот вариант. В этом случае мы снова имеем дело с несостоявшимися интеллектуалами. Эти люди могут стать академиками, заслуженными профессорами, иногда они даже вносят существенный вклад в свою отрасль знаний, но редко. Чаще становятся просто рутинными научными работниками или скучными преподавателями.
Интеллектуалами становятся, начиная с момента достижения хорошего социального положения, только те, кто встает в критическую и рефлексивную позицию по отношению к своему социуму. Долдонами, а не интеллектуалами, были все советские профессора, критиковавшие западный социум. Интеллектуалом становится только тот, кто занимает критическую и рефлексивную позицию по отношению к социуму, в котором он социализирован.
Во-первых, он смог социализироваться, стать успешным в своей социальной системе. Это значит, что он освоил правила и нормы этой системы, знает их не теоретически, а на собственном опыте. Собственный личный социальный опыт – это первая важнейшая характеристика интеллектуала.
Во-вторых, он смог достичь всего этого сам, всегда находясь в отстраненной позиции к социуму, адаптируясь к нему сознательно, а не просто впитывая навязываемые социумом правила игры. Интеллектуал – это человек, сделавший себя сам. Это его вторая важнейшая характеристика. Не важно при этом, в какой семье он родился, – важно, как он с детства относился к социальной системе.
В-третьих, теперь он принял решение относиться к социуму рационально, как к объекту собственного мыслительного или деятельностного отношения, а не как к среде своего обитания. Это третья важнейшая характеристика интеллектуала – объективация социальной системы, в которой он рос и воспитывался, к которой адаптировался как личность.
В-четвертых, социум выступает для интеллектуала не просто объектом или вещью, о которых думают и которые понимают, а вещьюдля-меня, объектом собственного личностного отношения. Каждый интеллектуал творит свой объект сам, и этот объект дан только ему одному. Всем другим интеллектуалам социум дан иначе, они имеют дело с другим объектом. Хотя социум как вещь-в-себе может являться для них общим. Это четвертая важнейшая характеристика интеллектуала: каждый интеллектуал – индивидуальность, и каждый живет в собственном интеллигибельном мире, наедине с созданными им самим объектами. Со всеми вытекающими из этого последствиями.
В-пятых, интеллектуалом можно стать, но не состояться. Состоявшимся интеллектуал становится только тогда, когда ему удается свой мир, свой объективированный социум сделать общим достоянием, из вещи-для-меня сделать вещь-для-многих. Эту характеристику нельзя считать важнейшей, она уже не в полной мере зависит от самого интеллектуала. Грубо говоря, вещь-для-многих – это уже чуточку идеология. В лучшем случае – подход, метод, парадигма. Соответственно, это уже и дело многих, а не одного интеллектуала. И за то, чтобы состояться таким образом, интеллектуалы самым жестким образом конкурируют между собой.
До сих пор интеллектуал следовал своей личной стратегии, делая один выбор за другим, мучительно выбираясь из ловушек, в которые мир пытается его поймать. И несмотря на то, что это личные стратегии, биографии интеллектуалов до этого момента очень похожи. Различия обычно касаются именно социальных условий, в которых приходится существовать интеллектуалу, и тех конкретных обстоятельств, которые выталкивают будущих интеллектуалов в отстраненную по отношению к обществу позицию. Кому-то для этого достаточно родиться евреем, как Мартину Буберу. Кому-то нужно в 11 лет сломать ногу и выпасть из обычного для английской элитарной школы оболванивающего ритма жизни, как Роберту Коллингвуду. Тяжелее выстроить личную стратегию вундеркиндам, о чем красноречиво рассказывает в своей автобиографии Джон Стюарт Миль. Гораздо легче и спокойнее интровертированным середнячкам, не хватающим звезд с неба, как рассказывают про Альберта Эйнштейна. В свое время Абрахам Маслоу был удивлен схожестью биографий тех, кого потом стал называть самоактуализирующимися личностями, при всем при том, что все эти самоактуализирующиеся личности являются яркими индивидуальностями, сильно отличающимися не только от обычных людей, но и друг от друга. Конечно, не все самоактуализирующиеся личности по Маслоу являются интеллектуалами, но все интеллектуалы – самоактуализирующиеся личности.
Есть различия в личных стратегиях и в том, на каком этапе карьеры интеллектуал останавливается в своей социализации и выходит в рефлексивную по отношению к обществу позицию. Кто-то делает это очень рано, едва получив диплом. А кто-то – только тогда, когда готовится произнести Нобелевскую речь, как Андрей Сахаров, или будучи признанным как величайший физик столетия, как Альберт Эйнштейн. Чем раньше человек определяется как интеллектуал, тем труднее ему состояться как интеллектуалу, тем труднее ему приходится в конкуренции. Чем позже человек выходит из социальной структуры, тем лучше у него стартовые возможности, тем проще ему получить признание. Но зато есть риск стать проповедником банальностей и резонером.
Минимальны не только различия в личных стратегиях будущих интеллектуалов, но и в тех средствах, уловках и западнях, которыми «мир пытается его поймать». Не случайно любитель алгоритмов Генрих Альтшуллер[5] смог свести все эти ловушки в некую последовательность ходов по типу шахматной партии, расписав и то, как эти ловушки обходятся. Его книги «Как стать еретиком» и «Как стать гением», при всей их упрощенности, достаточно адекватно описывают взаимодействие будущих гениев и защищающегося от них мира. Не все интеллектуалы гении, более того, среди них много просто дураков, но алгоритмы Альтшуллера вполне к ним подходят.
Впрочем, тех, кто хочет не алгоритмов, но поэзии, не упрощения, а наоборот, можно отослать к книгам Карлоса Кастанеды. Не каждый интеллектуал охотник, маг или нагваль, не у каждого из них чистый тональ[6], но все они освобождаются, рано или поздно, от навязанного родителями и обществом «описания мира», создавая свой.
Нет никаких гарантий, что мир, созданный воображением и разумом интеллектуала, имеет хоть какое-то отношение к реальному миру, что он лучше описывает мир-и-бытие-в-себе, чем мифы и предрассудки обыденного сознания. Чаще даже наоборот, мир интеллектуалов более убогий, чем мир в отображении обыденного сознания. Но необходимо интересоваться этими мирами интеллектуалов обязательно. Ведь среди кучи интеллектуального хлама может оказаться мир Маркса, который потом обернется реальным социализмом. Или мир Фрейда с раскрепощенным либидо. Или мир Фуко с легитимизированным безумием. А даже если это будут недоделанные миры Френсиса Фукуямы или Ноэма Чомского, все равно этим нужно интересоваться – хотя бы для того, чтобы лучше понять то, что другие интеллектуалы этим мирам противопоставить могут.
Мир сам не всегда может справиться с интеллектуалами. Вот Марксу не дали кафедру, не позволили стать профессором, он и стал интеллектуалом. А ведь все могло быть иначе: преподавал бы себе Маркс компиляцию идеализма Гегеля с материализмом Фейербаха студентам, двойки бы им ставил – и не было бы необходимости Интернационал создавать и выпускать призрак коммунизма бродить по Европе. Хорошо хоть для Фуко кафедры не пожалели, а то страшно себе представить, что было бы, если бы и он создал интернационал безумцев нетрадиционной ориентации. Впрочем, возможно, он и был создан?
Однако разбираться с этим нужно уже не на материале личных стратегий, а на материале общественной коммуникации или культурных стратегий интеллектуалов. Но даже в культурных стратегиях и в публичных действиях личные стратегии интеллектуалов сохраняют свое значение. Самое главное, что именно с личными стратегиями связано то, что когда-то Жюльен Бенда[7] назвал предательством интеллектуалов. Я вкладываю в эти слова несколько иной смысл, но это очень важно. Интеллектуал предает свое призвание, предает всю свою прошлую жизнь, меняя то, что имеет (способности и личные возможности), на милость властей, на популярность у толпы или публики.
Предательство интеллектуалов имеет многообразные формы, но мне важны три из них:
Предательство интеллектуалов тоже связано с мучительным выбором. И мне искренне жаль тех, кто ошибается в этом выборе.
P.S. Уже собираясь выставить это эссе, встретил в одном из блогов цитату из статьи Умберто Эко: «…как говорил Витторини, интеллигент не должен дудеть музыку революции. Не из-за того, что стремится уйти от выбора (он, кстати, вполне имеет право выбирать, но как индивидуум), а потому что для действия требуется устранять полутона и двусмысленности (такова незаменимая роль командующих фигур во всех процессах), а интеллигентская функция состоит, наоборот, в том, чтобы выпячивать двусмысленности и освещать их. Первейший долг интеллигенции – критиковать собственных попутчиков («мыслить» означает беспрестанно каркать и накаркивать)»[8].
Опубликовано в сборнике «Не думайте о рыжем и слепом утконосе» (Минск, 2011)
______________________________________________________
[1] ВАК – Высшая аттестационная комиссия. (Прим. ред.)
[2] Фалес Милетский, Питтак Миттиленский, Биант Приенский, Периандр –древнегреческие философы и политики, причисляемые разными авторами к числу «семи мудрецов». (Прим. ред.)
[3] Ёрнический пересказ мифа о «яблоке раздора», ставшем причиной Троянской войны. (Прим. ред.)
[4] Urbi et Orbi (лат.) – буквально: «к городу и к миру». (Прим. ред.)
[5] Генрих Альтшуллер — изобретатель, писатель-фантаст, автор теории решения изобретательских задач (ТРИЗ) и теории развития творческой личности (ТРЛТ). (Прим.ред.)
[6] Нагваль и тональ – в данном случае части «истинной пары» в философии Карлоса Кастанеды: трансцендентная реальность и учитель, приводящий к ней (нагваль), и доступная восприятию реальность и одновременно организующее начало восприятия, строящее для субъекта восприятия его личную реальность (тональ).
(Прим. ред.)
[7] Жюльен Бенда – французский писатель, философ, публицист, автор книги «Предательство интеллектуалов» (1927). (Прим. ред.)
[8] Умберто Эко, «Осмысляя войну», впервые опубликовано в газете «Ла ривиста деи либри», №1 (апрель 1991), в дни войны в Персидском заливе. (Прим. ред.)