Кандидат философских наук, доцент кафедры теоретической социологии и эпистемологии ИОН РАНХиГС Денис Сивков рассказал ПостНауке в рамках проекта «Банк знаний» о самостоятельной жизни новых технологий, природе инноваций и о том, что процесс создания нового не менее важен, чем результат.
Текст публикуется с незначительными сокращениями, полная версия доступна на сайте ПостНауки
Created by Creativeart – Freepik.com
Как технологические решения влияют на людей?
Рассматривая вопрос о взаимодействии человека с современными технологиями, многие недооценивают глубину этой проблемы. Многие из тех, кто пытается давать оценки подобной коммуникации как в рамках обыденного представления, так и в экспертных обсуждениях, продолжают мыслить старомодными схемами. Распространенной является следующая точка зрения: есть некоторые устройства, программы или алгоритмы, которые играют роль пассивных посредников. Мы можем делегировать им некоторые функции и ожидаемо рассчитывать на тот или иной результат. Судя по всему, это представление ошибочно, потому что то, что мы называем медиа, медиумами, имеет намного больше самостоятельности, чем нам может показаться. Более того, если радикализировать эту идею, можно сказать, что у вещей, которые работают за нас, есть свои собственные интересы. Мы можем вступать с ними в какие-то переговоры или соглашения. Но итог подобных взаимодействий не всегда будет предсказуем.
Когда мы говорим о смартфоне, лежащем под рукой, или о коммуникации в Facebook, мы мало представляем себе внутреннее устройство технологий, обеспечивающих работу подобных систем. Мы не видим всей цепочки ресурсов (вычислительных, финансовых и так далее), участвующих в таком простом действии, как отправка сообщения в мессенджере. Об этом не задумываются не только обыватели, но и специалисты по коммуникации и информационным технологиям. Тот вклад, который вносит в коммуникацию та или иная технология как посредник, зачастую не осознается.
[…]
Философы, когнитивисты, социологи и психологи обсуждают различные термины для замены слова «медиа» и отказа от разговоров о «посреднике» в контексте исследований технологий для коммуникации. Но нужно принять тот факт, что практически все устройства, программы и алгоритмы так или иначе усиливают или ослабляют человека. Они не являются посредниками. Они дополняют нас, сопротивляются нам, заставляют нас нервничать. Мы ощущаем это в тот момент, когда что-то ломается. В это время мы приоткрываем черный ящик.
Заблуждения (относительно) искусственного интеллекта
Бруно Латур предлагает важное различение между посредником и проводником. У проводника что на входе, то же и на выходе. А вот посредник меняет сигнал. Из-за вмешательства самого посредника, из-за помех нельзя точно знать заранее, что будет на выходе. В этом смысле любые технические устройства как черные ящики — именно посредники, Посредник может добавлять что-то от себя, он способен менять реальность.
Что такое медиа?
Ученые, особенно специалисты социальных наук, зачастую выступают оптимистами в отношении влияния технологий на развитие общества. […] Например, экономисты утверждают, что мы можем объяснить экономическое поведение людей. Но экономические кризисы продолжаются. Исследователи строят множество теорий, но потом случается «черный четверг», с которого начался биржевой крах 1929 года: одно событие опровергает огромное количество концептов. Стоит отдавать себе отчет, что мы не можем быть слишком оптимистичными в отношении собственных прогнозов. Единственное, что нам остается, даже если мы философы, — это делать маленькие шажки в освоении окружающего мира с помощью науки, взять установку объяснять вполне конкретные, эмпирически проверяемые явления.
Ученые в России — и социологи, и исследователи медиа — часто стесняются сказать: «Я не знаю». А это нужно уметь делать. Нужно действительно признаваться в том, что мы многого не знаем. Говорить о неудачах очень важно хотя бы на уровне обыденной репрезентации, не говоря уже о популяризации.
Одно из таких необходимых «не знаем» — определение понятия «медиа». Вопрос следующий: от чего отличаются медиа, что ими не является? Медиа оказываются в одном ряду с такими популярными словами как «культура» или «инфраструктура»: существует огромное количество исследований инфраструктур, но пока исследователи не договорятся, от чего мы отличаем инфраструктуру, они не могут идти дальше. Все становится культурой или инфраструктурой. Любой объект определяется в его отношении с другими ему подобными. Медиа как термин оказывается тем же черным ящиком, но уже в академической среде.
Постепенно нам приходится признать, что понятие «медиа» может охватывать все окружающее. Это и тело, и социальные законы, и традиция, и технические устройства, и алгоритмы, и здания — все что угодно. Но, признавая медиа всем, чем угодно, не отчерчивая их от другого, мы оказываемся ни с чем. В этом смысле и от термина «медиа» уже давно нужно отказаться. В целом среди медиафилософов такие попытки происходят. Говорят если не об отказе, то по крайней мере предпринимают попытки обдумать то, что нам нужно разграничить сферу медиа и не-медиа.
Мечты алгоритмов: наше «посчитанное» бытие
Однако пока осознание того, насколько расплывчатым и всеобъемлющим оказалось понятие «медиа», только приходит. Почему? Потому что размышления о чем-то зачастую держатся за «концепты-губки» — концепты, которые впитывают в себя очень много смыслов. Медиа как раз один из примеров таких концептов. Исследователям нужны «концепты-губки», чтобы подтвердить собственную идентичность, идентичность своего подхода. С таким инструментом легко отграничить себя от всех других, проведя разделение: использует «концепт-губку» — не использует.
У Френсиса Бэкона есть известная классификация способов познания, построенная на сравнении с насекомыми. Эмпирик — это ученый-муравей, который собирает муравейник знаний из выводов, проверяемых на практике, но не видит полноты картины. Теоретик — паук-рационалист, он вытаскивает мир из себя, отчуждает его и впоследствии воспринимает его не в качестве собственного. «Паук» оказывается субъективным, а не объективным. Исследователи-пчелы, с одной стороны, сталкиваются с реальным миром, с другой — видят картину мира в целом.
Бруно Латур хоть и не ссылается на Бэкона, но предлагает вернуться на путь муравья. В контексте изучения медиа это означает, что мы аксиоматически должны отказываться от таких крупных «понятий-губок», как медиа. Собственно, термины «инфраструктура», «технология» оказываются такими же. Сможем ли мы обрисовать границы, понять, научиться различению? Или мы придем к необходимости отказа от использования подобного термина вообще? Настало время признать собственную слабость.
Как устроен технический прогресс?
Слово «эволюция» тоже становится термином, который нас предает. Мы обычно представляем историю чего-либо, в том числе и средств передачи информации как эволюцию.
Возьмем, скажем, эволюцию устройств связи — от телефона до разрабатываемых сегодня нейроинтерфейсов. Во-первых, мы смотрим на эту историю как на линейную, подразумевая, что мы можем взять разные устройства и легко расставить их по порядку. Во-вторых, мы предполагаем, что каждое изменение — это улучшение. Мы уверены, что связываться друг с другом с помощью нейроинтерфейса — это лучше, чем с помощью телефона. Это допущение связано с тем, что мы воспринимаем развитие как синоним прогресса, который предполагает улучшения.
Оба предположения на деле оказываются ошибочными. Изменения в сфере технологий происходят куда сложнее. […]
То, что развитие технологий не является линейным, и то, что у нас нет доказательств прогресса, показывают многие примеры. Нидерландский исследователь Вибе Байкер написал замечательную книгу про велосипеды «Of Bicycles, Bakelites, and Bulbs». Он показывает на историческом материале, что не существовало эволюции велосипеда в том виде, в котором ее представляют сейчас. Не было предка в виде деревянного велосипеда с двумя колесами, а потом велосипеда «дореволюционного советчика» (одно большое колесо, другое — маленькое), а за ним — привычного нам современного велосипеда. Байкер показывает, что в конце XIX века существовало несколько совершенно разных моделей велосипедов, которые использовались одновременно. Был пенни-фартинг с большим и маленьким колесом. Это был мужской велосипед, потому что на него можно было забраться с помощью лестницы. И собственно, английские джентльмены гоняли по парку и пугали дам быстрой ездой. Были велосипеды, у которых, наоборот, заднее колесо чуть повыше, а переднее пониже. И был велосипед вполне современного вида с двумя одинаковыми колесами. Важно, что нет эволюции велосипедов. Мы всегда наблюдаем за существованием нескольких одинаково используемых образцов, развивающихся параллельно. И всегда сложно сказать точно, какая группа или группы пользователей определят дизайн и вид устройства в конечном счете. Все решит наличие той или иной группы пользователей, у которых есть определенный интерес, определенный запрос, фрейм. В виде современного велосипеда, как считает Байкер, «повинны» женщины, которые хотели кататься наравне с мужчинами.
В другой работе Байкера не менее интересным артефактом предстает Барселона, которую перестраивает архитектор Ильдефонс Серда. Мы говорим: «Архитектор Серда перестроил Барселону». Но опять же, существовало множество конкурирующих групп, предложивших разные планы перестройки. Барселона как итог – это компромисс между этими планами. В этом смысле изменение технологий напоминает то, как писали письмо родителям Дядя Федор, Шарик и Матроскин, внося записи по очереди.
Under construction
Но в понимании того, как изменяются технологии, Мишель Каллон, коллега Латура, в книге «Некоторые элементы социологии перевода: одомашнивание морских гребешков и рыбаков залива Сен-Бриё» показывает, что вообще никаких фиксированных групп не существует. Каждый раз мы сталкиваемся с тем, что у нас возникают временные альянсы между разными сущностями и пользователями. В этих альянсах могут участвовать не люди, а, как в статье Каллона, морские гребешки. Если пойти еще дальше, во временные альянсы вполне могут вступать нейроинтерфейсы и любые другие вещи. Ведь, как было сказано раньше, посредники оказываются активными акторами, действующими лицами, которые тоже «хотят жить».
В этом смысле в рамках исследования любого сегодняшнего новшества правильнее анализировать процесс in the making, under construction — за изобретениями видеть множество разных интересов, акторов, групп и так далее. Лишь взгляд из будущего, историческая перспектива — во многом при отсутствии хорошего архива — скроет следы этих взаимодействий и оставит только факт появления некоторого стандарта. Именно так, линейно, представляется история в любом учебнике: Ньютон породил Максвелла, Максвелл породил Эйнштейна, и «жили они все в согласии». На деле это не так, нет преемственности, и Томас Кун, описывая научные революции, это очень хорошо показал.
Девизом ученых, пытающихся понять, как работают технологии, могла бы стать фраза из статусов «ВКонтакте» об отношениях: «Все сложно». Нельзя позволить себе проклинать технологии и требовать возврата в провинцию, как Хайдеггер это называл, «к крестьянской поступи, борозде и простым вещам обихода». Но нельзя и разрешить себе встать на сторону технологических детерминистов. […]
Также неоднозначно рассмотрение исторического развития как постоянного процесса улучшения. Нет четких критериев улучшений. Нам следует отказаться от этой этической дихотомии «улучшения — ухудшения», потому что, видимо, единственным понятным критерием выживаемости новшества является даже не его работоспособность (поломки воспринимаются как норма), а количество сторонников технологии. Если их много, значит, технология работает.
Денис Сивков
По теме:
По теме:
По теме: