Методология – это то знание и подход, о которых я не могу не говорить, просто потому, что знаю это, потому что для меня это руководство к действию, это мой образ мысли и образ действия. Но я не учу методологии никого, я ее реализую. Поэтому, убежден, что методологии можно учиться, но незачем учить. Учиться можно наблюдая работу и включаясь в нее. Если это работа по созданию и развитию Летучего университета, то включенность в эти процессы делает методологию видимой. Однако, то, что видимо, не всегда видно невооруженным глазом (мышлением, сознанием). Чтобы видеть даже то, что видимо, нужно вооружить зрение и настроить восприятие. Вот в качестве настройки восприятия и вооружения зрения я и расскажу о методологии. Постараюсь сделать это адресно, для философов.
Часть 1. Издалека, почти с начала
ЧАСТЬ 2. ПРОБЛЕМА ОБЪЕКТА
Философы и до Маркса изменяли мир, хотя бы через познание. И хотя они не столько добывали знание, сколько осмысляли его, но все же «знание – сила». И эта сила не может не проявляться в изменении того, к чему прикладывается.
Можно сказать, провести такое простейшее рассуждение:
– Знание изменяло мир, мир людей, мир данный людям, мир-для-людей.
– Знание добывали, осмысляли и транслировали философы (другие ученые долгие столетия не выделяли себя и не отделяли от философов).
– Получается, что философы изменяли мир, не дожидаясь разрешения от Маркса, или его приказа.
Но такое рассуждение будет неверным, даже ошибочным. Философы со времен Платона имели установку на то, чтобы править миром. Но править – вовсе не означает изменять. Сам Платон мудрое правление видел именно как защиту от изменений. Ну, а если не считаться с амбициями Платона, то философы до Маркса старались избегать ответственности, и всячески отрицали возможность самим менять мир.
С древних времен и до XIX века философы представляли себе мир объектно, работали с объектами, или с сущностями, восстанавливая, что есть, и чем является объект, отбрасывая несущественное, случайное, акцидентальное.
С самого начала философия вынуждена была иметь дело с объектами №2, но стремилась редуцировать их до объектов №1. Объект №1 мыслится как независимый от знания о нем, как то, что существует вне человека и без человека. Древние философы придерживались метафизической установки и искали истинное бытие. Поиск истинного бытия вещей диктовался радикальным сомнением, к которому пришли мудрецы задолго до возникновения философии. История не сохранила имена первых людей, сообразивших, что вещи не всегда есть то, чем кажутся. Органы чувств врут, и мы часто принимаем кажимость за видимость, а видимость за истину. Откровения пророков, оракулов часто приводят к противоположным результатам, чем те, что предсказывались, голоса богов, звучащие в головах людей, могут оказаться голосами демонов и бесов. Разум порой приводит к заблуждениям и ошибочным выводам. К человеческой мудрости нужно относиться скептично, ее надо любить (философия), но не доверяться ей безусловно. Мудрость обусловлена тем путем, которым люди к ней приходят (методом), следовательно – нужно выбирать правильные пути, уметь рассуждать.
И первым постулатом правильного пути рассуждения стало требование поиска истинного бытия вещей, которое не зависит (не должно зависеть) от мнений об этих вещах. На этом постулате основана дихотомия того, чем есть вещи сами по себе (или по природе), и того, чем эти вещи являются во мнении. Не только физики досократики искали истинное бытие вещей (суть, сущность, субстанцию), но и вся философия вплоть до XIX века, а также наука нового времени. Наука, точнее научный метод, еще категоричнее относилась к своему объекту: объект/природа/мир не создан никем, ни для кого, и его бытие не зависит от знания о нем. Наука познает законы природы/мира/объекта, но эти законы справедливы и действуют и тогда, когда наука о них ничего не знает.
Объект науки – это независимая от знания субстанция. Знание принадлежит человеку, людям, поэтому восстанавливая сущность или субстанцию объекта следует отбрасывать то, чем этот объект является человеку. Аристотель видел, что перо падает на землю медленнее, чем камень, и ошибался в том, что закон падения тел соответствует тому, что он видит и знает об этом. Галилей отбросил знание Аристотеля и познал сущность, субстанцию свободного падения тел.
Схематично то, что проделал Галилей со знанием Аристотеля, можно представить схемой редукции объекта №2 к объекту №1.
СХЕМА 7
Сравнивая две точки зрения на свободное падение тел, Галилей учитывает то, что дано Аристотелю, приводит свое собственное рассуждение, снимает обе точки зрения в утверждении, что Аристотель прав при наличии воздуха, как причины замедления падения некоторых тел, тогда как сам Галилей прав в идеальном случае – падения тел в пустоте.
Идеальный случай, или идеальный объект оказывается куда ближе к сути вещей, к сущности/субстанции, чем то, что дано нам в ощущения.
Галилей, как и Бекон, закладывали основы методологии науки. В эти основы вошли методологические принципы классической философии древних греков о сущности, об истинном бытии. Бекон постулировал опыт, как критерий истинного бытия. Позднее этот критерий будет выражен в сенсуализме предельно точно и кратко: Быть, значит быть в ощущении. Объектом науки может быть только то, что дано в ощущении, относительно всего другого возможны только спекуляции. Объект, данный в ощущениях/опыте, наделяется статусом истинного бытия, или, говоря иначе – объективно существует.
Но Галилей делает огромный шаг вперед по сравнению с Беконом. Бытие в ощущениях/опыте является необходимым условием истинного бытия – объективности, достаточным же является условие освобождения от субъективности ощущений – эссенция, субстанция, сущность. Субстанция или сущность вещи, ее идеализированный образ – идеальный объект – и есть то, что существует объективно. Идеальные объекты уже давно были известны в математике.
Объединение эмпирического метода, или опытного знания с математическими идеальными объектами привело к возникновению науки о природе. Природе как таковой, а в расширенном толковании – природе вещей. Галилей положил начало современной науке, а Ньютон окончательно закрепил за наукой статус метода объективного познания мира.
В этом мире объективным или истинным бытием наделяются только объекты №1. Наука не может игнорировать существование объектов №2, но она не может справиться с субъективностью, которая привносится в объекты №2 позициями, ракурсами или точками зрения, на которых стоят познающие субъекты. Древние греки просто называли объекты №2 «существующими-во-мнении», и считали их недостойными внимания метафизиков и философов. Наука же после Галилея и Ньютона требовала сведения или редукции субъективно заряженных объектов №2 к объективному или истинному бытию, то есть к объектам №1.
Возвращаясь к тому, что невозможно игнорировать в объектах №2, нужно перечислить знание, культивируемое с самых древних времен о языке, праве, морали, религии, литературе и искусстве – всего того, чье бытие невозможно без человека и людей, без их мнений и отношения. Философию всегда интересовали все эти предметы, проблемы и темы. Но все это относили к царству произвола и волюнтаризма. В отношении права, морали, религии, даже языка было невозможно объективное знание, в этой области изобретались правила и нормы, устанавливаемые не по истине, а через конвенцию и компромисс, редко через консенсус.
Произвол следовало ограничить какими-то рамками, соотнести со справедливостью, при достижении консенсуса требовалась убедительность и бесспорность. Убедительность и бесспорность достигались через апелляцию к природе вещей. Но имея дело с вещами, которые существуют только в отношениях людей, или во мнении, очень трудно вычленить субстанцию, удовлетворяющую требованиям, предъявляемым к объектам №1. Трудно обнаружить то, что было бы дано в ощущениях, как первое необходимое условие. Поэтому апеллировали сразу ко второму, достаточному условию – независимости объекта от мнения людей и знания. Однако, самая наивная гносеология и метафизика не позволяет существование объектов, удовлетворяющих достаточному условию, без необходимого.
Так, язык никак не обнаруживает себя в ощущениях, пока не проявляется в речи. Речь всегда отягощена человеческим, полна ошибок и несовершенна, во всяком случае, без специального обучения, без риторического знания и тренировок. Речи достаточно, чтобы указать на объект, но это указание в никуда. Язык приходится воображать, или трансцендировать.
Аналогичным образом дело обстоит с правом. Поиски «естественного права» с неизбежностью вели в трансцендентные области, в мистику и эзотерику. Трансцендирование объектов №1 склоняло схоластов к реализму, постулированию действительного или истинного бытия универсалий.
Поэтому концептуализм Абеляра, Дунса Скотта и других схоластов, предполагавший некое вместилище концептов вроде сознания, был паллиативным синтезисом тезиса реалистов и антитезиса номиналистов, поскольку и концепты, и само сознание имели трансцендентальное происхождение, их необходимость диктовалась достаточностью присутствия универсалий в словах говорящих на языке. И в строгом смысле сознание существует точно в таком же статусе, как и Бог в онтологическом доказательстве Ансельма Кентерберийского.
Таким образом, к XVIII веку философии были известны несколько типов объектов №1:
Но в XVIII веке начались серьезные исследования и объектов №2, в первую очередь, это языкознание (грамматика Пор-Рояля, лингвистика) и политэкономия. Интенсивно прорабатывались проблемы права, политики, культуры и цивилизации. А Рудольф Гоклениус, Христиан Вольф (и др.) придумали названия для наук и дисциплин, которые до XIX века даже не могли возникнуть.
Несмотря на всю серьезность этих исследований, все они были типичным «коллекционированием марок», в сравнении с естествознанием, физикой и механикой. Как только исследователь пытался перейти от описаний и классификаций вещей, феноменов и событий (беконовский метод) к поиску сути дела, выявлению сущности и субстанции объектов №2, ему приходилось редуцировать их к объектам №1, или просто заниматься подстановкой объекта №1 вместо объекта №2.
Проблема такой подстановки и подмены состояла в том, что так понимаемые объекты не отвечали требованиям, предъявляемым к трем первым типам: а) эти объекты так и не появлялись в ощущениях; б) не могли быть описаны математически, кроме как в инвентарных номерах; в) не соответствовали требованиям объективности, принятыми в науке. Подменить объект №2 объектом №1 можно только если это трансцендентный объект.
А входившая в свои права наука отказывала трансцендентным объектам в объективности.
Объекты №2 крайне важны и необходимы в человеческой практике, но хоть что-то разумное и практичное о них могут сказать только философы, работающие в трансцендентальном подходе, то есть идеалисты. А наука того времени оказывается перед ними бессильной. Это и вызвало возмущение Маркса материализмом: «Главный недостаток всего предшествующего материализма – включая и фейербаховский – заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно», и далее по тексту.
Интеллектуальная ситуация в философии, сложившаяся в первой половине XIX века характеризовалась утратой объекта. Эта утрата не затрагивала естественные науки, у которых, напротив, была разработанная методология работы с объектами №1. Но эта методология была непригодна для практического разума и гуманитарного знания.
Немецкая классическая философия, или трансцендентальный идеализм, разрабатывался параллельно науке, кантианство и гегельянство были методологически самыми оснащенными направлениями в философии, но их трансцендентальные объекты не отвечали критериям объективности, и были принципиально необъективируемы. Поэтому ориентированные на объективность мыслители XIX века не просто с подозрением относились к спекуляциям критической философии Канта и, особенно, к спекулятивным рассуждениям Гегеля, но воспринимали их как полное вырождение философии (самое красноречивое выражение такого отношения можно найти у Шопенгауэра).
Появился и набирал силу позитивизм. Позитивизм в его первоначальной форме может быть понят, как отказ от философствования в пользу научного метода. Наука объявлялась новейшей философией. Эта философия отказывалась от метафизики в пользу научной онтологии, от трансцендентальной гносеологии в пользу эпистемологии и научного метода познания, от дедуктивной формальной логики в пользу индуктивной. Но позитивизм не мог решить ни одной из практических и теоретических проблем, поставленных общественно-исторической практикой к XIX веку. Его бесплодность состояла в абсолютизации субъект-объектной схемы, которая признает объективное (то есть истинное) бытие и существование только объектов №1. Перед гуманитарными и практическими проблемами, на которые преимущественно были направлены внимание и активность позитивистов, они были бессильны и беспомощны.
Утрата объекта, его поиск и обретение составляют методологический вызов мышлению XIX века. Этот вызов принимают утилитарист Иеремия Бентам, позитивист Джон Стюарт Милль, неокантианец Вильгельм Дильтей и еще многие другие. В их числе и Карл Маркс. Это вызов именно мышлению, а не философии, будь то идеалистической или материалистической. Принявшие этот вызов занимали методологическую позицию в отношении всей науки и всей философии, вынуждены были пересматривать всю предшествующую философию, о чем и заявляет Марк в своих предварительных тезисах.
Но вызов брошен мышлению. А что это такое?
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ:
Часть 3. Проблема мышления, как объекта познания и практического отношения
Часть 5. Интеллектуальная ситуация ХХ века
Часть 7. Семиотика и логика в построении картин мира
Часть 8.1. Семантика и семиотика языка схем
Часть 8.2. От онтологических схем к организационно-деятельностным
Часть 8.3. В поиске отсутствующих полноты и завершённости-1
Часть 8.3. В поиске отсутствующих полноты и завершённости-2